Как убежать от любви

– Ну хорошо… Поверю вам, что же. Я ведь женщина добрая, все пользуются моей добротой… И за квартиру я немного беру, по-божески… А Сашу-то мне шибко жалко, да. Хороший он мужчина, уважительный. И жилец из него такой приличный, пьянок да гулянок не устраивает, женщин не водит… Сколь уж тут живет, а ни разу я его ни с одной барышней не видела… Нынче таких жильцов днем с огнем поискать… Чего хоть там в больнице-то говорят? Поправится или как?

– Поправится. Папа обязательно поправится, Зинаида Петровна. Даже не сомневайтесь.

– Ну, дай бог, дай бог… Возьмите ключи, идите с богом. Смотрите, не забудьте вернуть!

– Не забудем, Зинаида Петровна. Спасибо вам…

Вика сама открыла дверь в квартиру, первой вошла в прихожую, включила свет. И вдруг заплакала, закрыв лицо руками. Зоя кинулась к ней заполошно, начала кудахтать, как испуганная курица:

– Что, Вика, что? Почему ты плачешь? Тебе плохо, да? Болит что-нибудь? Давай в комнату пройдем, ты присядешь…

– Да ничего у меня не болит! – сквозь слезы ответила Вика. – Просто… Просто мне так папу жалко… Он же там один, совсем один… Квартира такая пустая… Вон, куртка его висит, вон расческа у зеркала… Надо хоть самое необходимое в больницу собрать… Зубную щетку, пижаму… Что еще можно ему отнести, а?

– Да все сейчас соберем, что ты! Только не плачь, пожалуйста, а то я пугаюсь…

– Ладно, не буду плакать. Сама не понимаю, что на меня вдруг нашло… Как почувствовала запах папиного парфюма, так будто горло перехватило… Идем в комнату, чего мы тут, в прихожей, стоим… Иди, я сейчас приду…

Зоя вошла в комнату, огляделась… Обстановка была самой обычной. Допотопная стенка, диван, письменный стол с лампой, телевизор в углу. А на стене… Она даже и не поняла поначалу, что это. Причем ужасно знакомое… Боже, да неужели?!

На стене красовался ее портрет в рамке. Да, она сразу узнала его… И сразу вспомнился тот день, когда они гуляли с мамой, с Сашей по набережной… И услышали, как уличный художник громко крикнул им вслед:

– Эй, рыжая! Красавица! Остановись на минутку, пожалуйста!

Они обернулись все втроем – и она, и мама, и Саша. Художник встал с низкого стульчика, подошел к ним, умоляюще сложил руки на груди:

– Можно мне портрет вашей дочки написать, пожалуйста… Это много времени не займет, минут двадцать, не больше!

– Какой же портрет за двадцать минут, что вы? – удивленно спросила мама.

– Ну не портрет, просто рисунок… Я знаю, я вижу как… Я увидел вашу дочь, и у меня в голове вспыхнуло… Да, я знаю как! Уверяю, вам понравится!

Мама глянула на нее вопросительно, ожидая согласия или отказа, а Саша вдруг проговорил решительно:

– Заяц, соглашайся! Почему-то я этому парню верю… Он знает, как тебя рисовать…

Она согласно кивнула головой – не потому, что так уж хотела портрет, а потому, что не могла отказать Саше. Прошла вслед за художником, и он усадил ее на свой низкий стул, принялся вертеть ее голову так и сяк, перекладывать рыжие пряди со спины на плечи – у нее тогда длинные волосы были. Еще и челку на лбу взлохматил, и она покорно терпела все это, улыбалась. Саша стоял рядом, и ей ужасно нравилось, что он заинтересованно наблюдает за всем действом…

Художник сел на другой стульчик, живенько принялся водить карандашом по листу белой бумаги. Было видно, как он увлекся, как ушел в себя… Только взгляд оставался цепким, сосредоточенным. Саша и мама отошли в сторону, переговаривались меж собой тихо. А ей почему-то ужасно обидно стало, что они отошли…

Может, из-за этой обиды и портрет ей не понравился. Непривычный он какой-то получился, неправильный. Сама себя с трудом узнала. Даже черты лица толком не прописаны, а будто угадываются среди штрихов… А волосы! Это ж надо было до такого додуматься! Вместо волос на голове художник изобразил… огонь! Будто ветер старательно раздул пламя, и оно трепещет живыми огоньками… Кажется, если поднести к нему ладонь – обожжет… Прямо сюрреализм какой-то, честное слово!

– Ну что? Вам понравилось? – нетерпеливо спросил художник, обводя взглядом их лица.

Мама улыбнулась, пожала плечами, произнесла тихо:

– В общем и целом, да… Очень неожиданное решение… Волосы, как живой огонь…

– А мне не понравилось! – упрямо проговорила она, глянув на художника с вызовом. – У меня на вашем портрете даже лица не видно! Надо сильно вглядываться, чтобы хоть что-то увидеть! И волосы… Огонь этот… Таким выглядит ваше озарение, что ли?

– Так в этом же вся фишка и есть, что вы… – принялся оправдываться художник. – Просто я хотел акцент именно на волосах сделать… По-моему, очень даже ничего получилось! И лицо вполне узнаваемо, по-моему… Вон даже конопушки такие выразительные получились… Но если вам не понравилось, я себе этот портрет оставлю. И даже с удовольствием…

– Нет, нет, мы берем! – быстро проговорил Саша, скатывая портрет в трубочку. – Берем, конечно! Не слушайте ее! – И, обратившись к ней, проговорил чуть насмешливо: – Ты ничего не понимаешь в искусстве, Заяц… Не увидела того, что художник самую суть ухватил…