Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала 21 века

Канон этот еще недавно казался незыблемым. Бывали и попытки ревизии: одних не устраивало неуважительное отношение Рабле к церкви, других – Шекспира к женщинам, третьих – Киплинга к азиатским и африканским народам… Но при этом всё же не забывалось, что эта канонизация связана с литературными заслугами, а не с социальными, религиозными и прочими взглядами авторов. И во-вторых, то, что сегодня может восприниматься как проявление расизма, шовинизма и т. д., в то время, когда эти авторы жили и писали, таковым могло не быть.

Но эти доводы постепенно перестают работать. Меняется по этносоставу читательская аудитория; в США и Западной Европе в ней всё больше читателей, условно говоря, неевропейского происхождения. И это, пожалуй, самое серьезное испытание для универсальности европейского литературного канона.

Возникает новый тип чтения классики – обиженное чтение.

…Как американка турецкого происхождения, я не могу не регистрировать все случаи пренебрежительного отношения к туркам, с которыми я встречалась в европейских книгах.

И примеры: Достоевский, Лоуренс, Де Куинси, Агата Кристи…

Это – не выкрик в соцсетях; это – The New Yorker, один из лучших американских толстых журналов. Статья «Читая расистскую литературу» («Reading racist literature», 13 апреля 2015 г.). И автор вроде достойный: финалистка Пулитцеровской премии (2018) Элиф Батуман.

Таких высказываний можно привести десятки.

Возникла целая литературоведческая индустрия выискивания расистских и колониальных цитат. Цель – фактически та же, что и у нынешнего монументоборчества. Не скинуть с пьедестала – так хотя бы чем-то измазать.

И исходит это не только от американцев или европейцев, чьи родители или дальние предки жили в одной из азиатских или африканских стран. Они лишь подхватывают ту риторику, которая циркулирует где-то с восьмидесятых. Риторику, создателями и носителями которой были отнюдь не выходцы из третьего мира.

Риторика эта начиналась со вполне разумных призывов к толерантности и с критики колониализма. Потом в какой-то момент началось ее вырождение, подмена. Среди потомков киплинговского «белого человека» стал распространяться (опять напрашивается сравнение с пандемией) комплекс вины, приобретавший порой мазохистские формы.

Можно, например, вспомнить выставку известного фотографа Роберта Мэпплторпа «Черные мужчины» (1986); на одной из фотографий чернокожий мужчина мочится в рот белокожему.

Или нашумевший роман Джона Кутзее «Бесчестье» (1999); действие которого происходит в ЮАР после отмены апартеида. Профессор и его дочь-лесбиянка живут где-то в глухомани; трое африканцев избивают профессора и насилуют дочь. Что делает дочь, придя в себя? Обратиться в полицию она отказывается. Why? Желает избыть грех белокожих предков-колонизаторов…

Для России всё это на первый взгляд не так актуально. Но только – на первый.

Пусть после девяностых всплесков монументоборчества не наблюдалось – подспудно процесс идет. И проблема «советского наследия» в нем постепенно отступает, а на передний план выходит, опять же, «антиколониальная».

В прошлом году против установки памятника Ермаку в Омске выступили активисты местной национально-культурной автономии татар. В этом году, в июне, группа представителей тюменской татарской общественности выразила протест против установки в городском парке Тобольска гранитного креста в память, опять же, 435-летия со дня гибели Ермака.

В июне в Адлере, на месте первого русского форта, построенного в 1837 году, открыли памятный знак, посвященный русским солдатам, погибшим на Кавказской войне. Тут же с протестом выступила Общественная палата Абхазии и группа черкесских активистов. Менее чем через две недели после открытия памятного знака администрация Сочи его демонтировала.

Вопрос, кто здесь прав, а кто – нет, оставляю за скобками. Свои резоны есть и у тех, кто стремится увековечить память покорителей новых территорий, и у тех, кто этому всячески сопротивляется. К счастью, пока вполне легитимными путями, без разрушения или обмазывания краской.

Интереснее другое: перекинется ли эта начавшаяся схватка за мемориальный канон на канон литературный?

Работорговлей никто из русских классиков не обогащался. Но что касается расистских или шовинистских высказываний… Точнее, того, что сегодня можно истолковать как расизм или шовинизм.

Не случайно вскоре после волны разрушений памятников в США и Европе в одном интервью проскочило: