Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала 21 века

Решил это я, сидя за своим рабочим столом, с физиономией, слегка подсвеченной монитором, и с красными цикламенами на подоконнике. Они, по расчетам, тоже должны были войти в мысленный кадр.

Но селфи – даже воображаемого – не получилось.

Порывшись в Сети, выяснил, что «селфи-прозу» за меня уже придумала Ирина Богатырева. Четыре года назад, в предисловии к книге Андрея Пермякова «Темная сторона света».

Это тот жанр селфи-прозы, который вырос из ЖЖ и статусов в facebook’е и которую раньше именовали бы дневниковой[166].

«Селфийность» современной прозы уже успели подметить и другие.

Десятки авторов художественных произведений демонстрируют в своих текстах не только срез жизни общества или конкретного человека – они делают «селфи», фотографируют себя, –

пишет Александр Котюсов («Дружба народов». 2015. № 7).

Проза обречена на селфи, как и кино обречено на stories в социальной ленте, – вторит Виктор Пучков в своем блоге «Солома»[167].

Хорошо это для прозы – или не очень?

Здесь, вероятно, стоит отделить селфи-прозу от дневниковой.

Дневник – проза для себя, субъективнейший и интимнейший жанр. Да, он может вестись с прицелом на публикацию. Но между классической дневниковой прозой и селфи-прозой приблизительно такая же разница, как между прежним любительским фото-автопортретом (поставить «фотик» на что-то твердое и ровное, успеть отбежать, чтобы попасть в кадр) и нынешними селфи, щедро выкладываемыми в Сети.

Виртуальный образ человека, предъявленный в селфи, предстает вовсе не проекцией субъективных качеств и свойств, а отстраненным, абстрагированным объектным образом, референтным вереницам и сериям других селфи (Дмитрий Голынко-Вольфсон. «НЛО». 2016. № 2).

Так и селфи-проза завязана на предельно объективирующем автопортретировании. Это дневниковость, нацеленная на мгновенный отклик. Причем в зависимости от этих откликов постоянно корректируется.

Селфи-проза возникла не из моды на самофотографирование; это два проявления одного и того же феномена. Запроса на субъективность – и одновременно на документальность.

Субъективность – документальность – интерактивность.

У селфи-прозы есть своя родословная, восходящая, как минимум, к Василию Розанову. Впрочем, так далеко ходить и не нужно. Вспомним, как в начале нулевых, когда еще не отыгрались постмодернистские игры («автор умер, хвост облез!»), прозвучала подчеркнуто автобиографичная, тяготеющая к документализму проза Павлова, Сенчина, Рубанова… С другой стороны, где-то с середины нулевых, пока еще не в сегменте высокой прозы (но где-то рядом), возникает «блогерская проза». Марта Кетро, Слава Сэ; кто-то, может, еще какие-то имена вспомнит. В десятые обе эти линии совпали и…

…И к концу десятилетия и в высоком сегменте возникла интересная и яркая селфи-проза.

Например, уже упомянутая «Темная сторона света» Андрея Пермякова (2016). Путешествия автостопом по городам и весям – лиричные, с точно схваченными деталями. Стилистически – что-то между хмуроватостью «нового документализма» (в одной из глав возникает книга Олега Павлова) и легкостью блогописьма. Впрочем, «Темная сторона…» выкладывалась автором в ЖЖ лишь подготовительными набросками, так что полностью к селфи-прозе ее отнести нельзя – хотя написана она Пермяковым, безусловно, с учетом опыта такой прозы. Я имею в виду более раннюю повесть «Десятая часть года» («Волга». 2010. № 1), которая целиком выросла из живожурнальных постов.

А вот вышедшие буквально с годовым промежутком «Про папу» Евгения Никитина (2018) и «Ода радости» Валерии Пустовой (2019) – это уже, что называется, классика жанра.

Оба романа, по признанию их авторов, не писались как романы, а сложились из постов в соцсетях.

…Я даже не задумывалась о том, что пишу какую-то прозу, а просто выкладывала в Facebook то, с чем не могла больше оставаться один на один, –

рассказывает Пустовая («НГ-Еx libris», 19 декабря 2019).

Из сетевых постов выросло и «Про папу» Евгения Никитина. «Эта книга – антироман, – сказано в предисловии. – Она – не результат письма, а процесс». И процесс продолжается: в недавней «Лиterraтуре» (2020, январь, № 151) – новая порция «пропап».

Как известно, в конце девяностых я жил в Дортмунде как еврейский эмигрант, совершенно одинокий и оскотинившийся…