Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения

– Я вам легко объясню, в чем тут дело, – вмешался в их разговор подсевший к ним Андреа. – То, что находится в своей среде, не бросается в глаза. Свинья совершенно естественно смотрится в свинарнике, но если поместить ее в курятник, мы увидим в ней гораздо больше свинского, чем в ее родном обиталище. То же касается мужчины в женском одеянии, или женщины – в мужском. Женское или мужское начало больше проявляется в чужом облике, чем в своем собственном: характерные черты мужчины или женщины вылезают наружу из чужой оболочки, – и мы смеемся над тем, чего раньше не замечали!

Часть 4. О силе зависти. О том, как три бывает меньше одного, а один – больше двенадцати. О том, как была жестоко избита и погибла ни в чем не повинная куртка. Душеспасительные разговоры в монастыре. Рассуждения об искусстве на постоялом дворе. Прощание с Флоренцией

– Зря, говорю тебе, зря ты открыл вторую мастерскую. Разве тебе этой мало? Я старею и скоро совсем не смогу работать, ты станешь полным хозяином мастерской, – зачем тебе еще одна? – недовольно ворчал Джованни, провожая сына в город.

– У нас много заказов, надо будет нанять подмастерьев, а где их разместить? Нам обязательно нужна вторая мастерская, – возражал Бенвенуто. – Я не понимаю, чего ты беспокоишься? Наша корпорация дала разрешение.

– Только благодаря моим связям. Во Флоренции и без того избыток мастеров.

– Избыток ремесленников, хочешь ты сказать, а мастеров можно по пальцам перечесть.

– Вот-вот! Именно поэтому ремесленники готовы с потрохами съесть настоящего мастера: его искусство показывает их бездарность и отнимает у них заработок.

– Но оно дает им и пример для подражания; сами-то они не способны создать ничего нового и талантливого.

– Это верно, но ремесленники предпочли бы, чтобы мастера жили подальше от них и не составляли им конкуренцию, а ты открыл мастерскую в самом центре города, рядом с банком, куда ходит много людей.

– О чьих интересах ты заботишься, отец, – о наших, или об интересах тех бездарей, что не могут толком изготовить даже простое серебряное блюдо?

– Не болтай глупостей! Конечно, мне нет никакого дела до их интересов, но я боюсь их зависти и злобы. Зависть и злоба – одни из сильнейших человеческих чувств, и тот, кто одержим ими, способен на многое.

– Не волнуйся! Нашим врагам меня не одолеть, – Бенвенуто поправил маленький нож, вложенный в кожаный пояс, потом поцеловал отцу руку и вышел на улицу.

– Много ли ты навоюешь своим ножичком против завистников, число которых будет все умножаться и умножаться вместе с ростом твоей славы, – печально сказал Джованни, глядя вслед сыну.

* * *

Белоснежные стены домов, их красные черепичные крыши, золоченые шпили старых церквей и разноцветные ажурные купола новых; темно-зеленые верхушки кипарисов и салатово-желтые кроны акаций, блеклые бронзовые скульптуры на площадях и бледные мраморные статуи на крышах дворцов – все колыхалось и плыло в синем горячем воздухе, наполненном нестерпимым огненным сиянием. Пусты были улицы, и в домах воцарилась тишина; лишь изредка из-за прикрытых решетчатых ставен доносилось всхлипывание и старческое кряхтение младенца, измученного жарой.

Бенвенуто спешил в свою новую мастерскую, чтобы укрыться там от зноя и поработать над эскизом двух больших напольных канделябров, заказанных ему епархией. Он задумал сделать один канделябр в виде Минервы, рассеивающей тьму невежества светом премудрости; другой – в виде Аполлона, озаряющего мрак варварства блеском муз.

Минерва уже была готова в воображении Бенвенуто: она, обнаженная, должна была замереть в движении, собираясь сделать шаг правой ногой и подняв вверх правую же руку, в которой и должен был разместиться подсвечник. Тело ее соразмерно и худощаво (истинная мудрость не может быть полной); изящная голова, повернутая чуть влево, увенчана шлемом, кокетливо сдвинутым на затылок так, чтобы показать кудряшки волос на лбу и ушах (женская натура присутствует и в богине). Левой рукой Минерва поддерживает у своего бедра покров, соскользнувший до середины ягодиц.

Что же касается лица богини, то Бенвенуто вначале собирался придать ему суровое и холодное выражение, но передумал. Личико ее должно иметь наивный полудетский вид: во-первых, это привлекательно в художественном плане; во-вторых, с философской точки зрения, мудрость всегда по-детски наивна и вопросительна.

Вроде бы с Минервой получалось неплохо, – оставалось поскорее зарисовать на бумаге, и можно было поразмыслить об Аполлоне…