Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ)

На дальнее пастбище мы с тетушкой и Сухаревым прибываем в бричке, а четверо отобранных для эксперимента мужиков приходят пешком. Из этих четверых я знаю только Михаила (брата Вари и Стешки), да Вадима Кузнецова. Но остальных двоих представить мне управляющий не считает нужным. И хотя из-за этого я чувствую себя несколько неловко, спросить их имена сама всё-таки не осмеливаюсь – и так уже нарушаю традиции по полной программе.

Первым в руки новую косу берет как раз Кузнецов. Он – мужик умный и хваткий, но даже у него поначалу мало что получается. У меня бы вышло куда ловчее! И после получаса безуспешных попыток приноровиться к новому инструменту и Вадим, и Захар выносят однозначный вердикт:

– Баловство всё это, Анна Николаевна. Пустая трата денег. Такую косу дай кому, и дня не пройдет, как лезвие поломают. Вон оно – так и норовит в землю воткнуться.

Нет, ну разве я могу такое снести? Я беру косу из рук Сухарева, и, прежде чем тетушка успевает меня остановить, делаю замах. Вжух!

Меня охватывает какой-то дикий и давно забытый восторг. Я не косила так уже давно – как-то не было необходимости, в нашем акционерном обществе всё было механизировано, а дома у нас был триммер, – а руки-то не забыли! И мне уже всё равно, что подумают обо мне и тётушка, и мужики. Я уже не могу остановиться. Так и иду вперёд по пожне, оставляя за спиной ровную полосу. И даже гневный окрик Глафиры Дементьевны не способен испортить мне настроение.

И когда я возвращаюсь к своим подопечным, я не чувствую ни малейшего смущения. Пусть думают что хотят.

– Ну, кто еще спорить станет? – строго спрашиваю, возвращая косу управляющему.

Они смотрят на меня, открыв рты. А потом Вадим встает к моей полосе и рядом с ней ведет свою. Должно быть, показываю я лучше, чем объясняю на словах, потому что на этот раз у него получается довольно неплохо. А может, в нём взыграло уязвленное самолюбие? Впрочем, какая разница? Важно, что дело наконец-то пошло.

Конечно, о том, чтобы выйти на пожню в первый день сенокоса в роли косаря самой, не может быть и речи. Про меня уже и так, наверно, по всей деревне много чего говорят. Поэтому я приезжаю на луг в новом светлом платье, чтобы просто понаблюдать за тем, что будет происходить. Приезжаю не одна, а с отцом Андреем – тот, как и положено, перед началом сенокоса служит молебен.

Конечно, все местные уже знают, что барыня купила новые косы, приноровиться к которым не так просто, и даже немощные старики выходят за деревню, чтобы полюбоваться на такую диковинку.

Все пять косарей, которым доверили новый инструмент, выстраиваются в косую линию – каждый чуть позади другого. Вот первый замах Кузнецова, и с тихим шумом падает на землю сочная зеленая трава.

С такой косой наклоняться не надо. Вадим, словно норовя разом выказать всё, чему за предыдущий день научился, дугой выгибается, отводя косу чуть не за спину, потом резко вынося ее вперед, с каждым взмахом всё быстрее и увереннее продвигаясь по пожне. Да и остальные косари не отстают.

Они доходят до конца прокоса, а потом разворачиваются и так же – дружно, споро – идут назад. И когда они снова оказываются подле нас, все зрители – и стар, и млад – встречают их с восторгом, а ребятишки так и норовят коснуться острых лезвий.

– Осторожней, порежетесь! – Варвара оттаскивает в сторону чересчур любопытного младшего братишку.

– А ну в стороны! – зычно кричит Сухарев, и народ послушно расступается.

Сам Захар Егорович сияет как начищенный самовар – он тоже, как и я, давно уже таким трудом не занимался и имеет полное право быть довольным тем, что чести своей не посрамил и сноровку показать сумел.

Я отворачиваюсь, пытаясь скрыть улыбку. Может быть, я смогу еще чем-нибудь их удивить. Я уже разговаривала с кузнецом, и он, держа всё в строжайшей тайне, уже взялся выковать по моему рисунку грабли-ворошилки, в которые можно буде запрячь лошадь. А там, как знать, может, и до конной косилки дело дойдет.

Свистят косы, шуршит под ногами свежескошенная трава, и такой пьянящий аромат стоит на лугу, что у меня на глазах выступают слёзы – вдруг вспоминается детство, и щемящая тоска сдавливает сердце. Смогу ли я когда-нибудь вернуться домой, в ту, другую Даниловку? И хочу ли я уже этого так, как прежде?

33. Омут

В бане я могу позволить себе мыться хоть каждый день – ее топят по первому моему или тетушкиному слову. Но летом, в жару так хотелось иногда искупаться. Тем более, что река – совсем рядом.

В Даниловке, как и в других северных деревнях, сезон начинался с дня Ивана Купалы. Прежде этого принять ванну в открытом водоеме могли только те, у кого были лошади – вместе с ними можно было окунуться в воду еще на Николу Вешнего. А потом, несмотря на зной, – ни-ни! – разве что рукой водицы зачерпнуть да ноги смочить.