Но тётушка охотно с ним соглашается:
– Вот, даже кот понимает, что ни один маг не может человека в зверушку превратить. Если бы Паулуччи на такое был способен, он бы уже, знаешь, каких дел натворил? Тогда бы не он от императорской магической службы бегал, а она от него.
Но мне всё равно не по себе. Если с Вадимом что-то случится, то именно я буду в этом виновата.
Кузнецов возвращается в Даниловку только ночью. Он не решается подъехать к дому, но тишина на дворе стоит такая, что я слышу, как открываются ворота конюшни, и выхожу на крыльцо. На свет лампы ко крыльцу подходит и Вадим. И вид у него совсем не такой бравый, как поутру.
– Что-то случилось? – шепотом спрашиваю я.
– Не беспокойтесь, Анна Николаевна, вашего маркиза я видал только издалека. Найти дом, в котором он остановился, труда не составило – о таком госте в уездном городе сейчас каждая собака знает. А вот ждать, пока он куда-нибудь отправится, пришлось долго. Он уехал в экипаже, а мы с Кондратием сразу в его квартиру подались. Замок не взламывали, не тревожьтесь. Не должен он ни о чём догадаться. Но только не нашли мы, ваше сиятельство, ничего.
– Не нашли? – разочарованно ахаю я. – Но как же так? Доподлинно известно, что он дневник ведет. Не мог же он его оставить в столице – там важные записи, которые наверняка он предпочитает держать под рукой. Может, вы плохо искали?
Но Кузнецов мотает головой:
– Кондратий в каждую щель свой нос засунул. В сундуке второе дно было, кабы не Кондратий, я бы ни за что не догадался. Но там только деньги были да украшения. Да, еще письма были – но их он и не думал прятать, они на комоде лежали. Письма почти все от женщин. Я проглядел их, но ничего особенного в них нет. Насколько я понял, к услугам маркиза прибегали весьма знатные дамы.
– Может, они были зашифрованы? – предполагаю я.
Я спохватываюсь, что он может не понять это слово, но он понимает.
– Нет, ваше сиятельство – письма были написаны разными почерками, не одной рукой.
Я соглашаюсь – вести дневник в виде писем было бы странно. Может быть, он использовал молоко вместо чернил? Но это тоже глупо – тогда ты и сам не сможешь прочитать свои записи, не подержав их над огнем.
– А что, если он скрыл тайник с помощью магии? – и как я раньше не подумала об этом? – Сделал так, чтобы тот был не виден никому, кроме него самого.
Кузнецов устало откликается:
– Ну, Анна Николаевна, в таком разе Кондратий нам точно не поможет.
Он украдкой зевает, и я отпускаю его отдыхать. Завтра мы снова поедем в Грязовец – вот только на этот раз мне требуется, чтобы Паулуччи был дома.
39. Метод Шерлока Холмса
Мы едем в Грязовец именно в тот день, когда маркиз должен приехать в Даниловку. Но он пообещал нанести нам визит около полудня, мы же выезжаем на рассвете.
Я решаю сделать то, что в небезызвестном рассказе некогда сделал Шерлок Холмс, пытаясь узнать, где прятала письма Ирен Адлер. Конечно, на практике этот метод может вовсе не сработать. Маркиз, как и Ирен, может догадаться, что это уловка, и перепрятать дневник прежде, чем мы попадем в его квартиру.
К тому же, даже если сам Паулуччи ничего не заподозрит, наша затея может провалиться из-за каких-то неучтенных мелочей. Окна могут оказаться зашторенными, и мы вообще ничего не сможем разглядеть. Или маркиз может запаниковать и выбежать на улицу, забыв о дневнике.
Словом, чем больше я думаю об этом, тем менее осуществимой кажется мне эта затея. Но ничего другого в голову мне не пришло, поэтому попробовать всё-таки стоит.
Паулуччи снял квартиру на первом этаже двухэтажного доходного дома на тихой, засаженной клёнами улочке. Как рассказал Кузнецов, дом новый, и квартиры в съём сдаются задорого, поэтому из четырех квартир в доме три пока пустуют, что играет нам на руку.
Вадим ставит наш экипаж так, чтобы из его окна хорошо просматривались окна квартиры маркиза.
– Все барские комнаты выходят как раз на эту сторону, – поясняет он. – А на другую сторону, во двор, выходят только кухня да комнаты для прислуги.
Он сидит внутри кареты вместе со мной, и то, что мы находимся вдвоем в столь тесном пространстве, добавляет ситуации пикантности. Мы сидим друг против друга, я слышу его дыхание, а иногда чувствую на себе его взгляд.
Но думать я сейчас должна совсем о другом.
Шторы на окнах были не задернуты, более того – одно из окон было распахнуто настежь. Утро выдалось на редкость жарким, и то, что маркизу захотелось подышать свежим воздухом, было вполне понятно. Но подобная открытость всё-таки кажется мне странной у Паулуччи -- столько тайн, что я куда больше ожидала увидеть и наглухо зашторенные окна, и запертые на несколько замков двери.
Сам маркиз сидит за столом у окна и что-то пишет. Мелькает мысль – а вдруг он записывает что-то в тот самый дневник, а значит, нужно только дождаться, когда он положит его в укромное место. Но нет – когда Паулуччи встает, то я вижу, что писал он письмо – он ходит с ним по комнате, перечитывая и дожидаясь высыхания чернил. А потом запечатывает его в конверт.