Его дневник полон текстов заклинаний, большинство из которых наверняка отнюдь не безобидны. И если я отдам ему тетрадь, то сдержит ли он вообще свое слово? Захочет ли он оставлять свидетелей, которые знают о нём слишком много? И даже если он не сделает ничего дурного нам с Вадимом, то скольким другим людям он причинит зло? Ведь не случайно же им интересовалась Императорская магическая служба. Эта тетрадь слишком опасна, чтобы можно было отпустить его с ней.
– Ну, что же, не смею более злоупотреблять вашим временем, дорогая Анна Николаевна, – маркиз поднимается, протягивает руку. – Я заберу дневник и тотчас же откланяюсь.
Но я только еще крепче прижимаю тетрадь к себе. Паулуччи мрачнеет, и темные глаза его мечут молнии.
– Если вы думаете, Анна Николаевна, что мои чувства к вам помешают мне настоять на возвращении моей собственности, то вы ошибаетесь. Да и на что вы рассчитываете, ваше сиятельство? Вы должны понимать, что даже если вы ускользнете от меня сейчас, я буду следовать за вами по пятам. Снять метку с дневника вы не сможете ни при каких обстоятельствах. Подумайте, хотите ли вы, чтобы я стал вашей тенью? Поверьте – лучше иметь меня в числе друзей, а не врагов. Да и что вы намерены делать с этой тетрадью? Большинство записей вы даже не сможете прочесть. Но даже то, что прочитаете, не скажет вам абсолютно ничего. Я не такой глупец, каким вы, возможно, меня считаете, и самые важные заметки не сможет понять никто, кроме меня.
Я понимаю, что он прав, но всё равно не могу сделать то, что он просит.
– Я передам ее в магический сыск, – я говорю это хотя бы для того, чтобы увидеть его реакцию. Испугает ли его это хоть немного?
Но его губы лишь изгибаются в улыбке.
– Не будьте так наивны, Анна Николаевна! Вы не представляете, сколькими чужими тайнами я располагаю. Иногда и сильные мира сего не гнушаются обращаться к темному магу с некоторыми просьбами не самого благородного свойства. И я выполняю эти просьбы, но не просто так, а в обмен на услуги. И тот, кто однажды попал в мою сеть, запутывается в ней так, что выбраться уже не может. Неприличные секреты связывают людей прочнее, чем самые искренние чувства. Может быть, вы не знаете, но однажды Императорская магическая служба уже пыталась найти на меня управу, но дело закончилось тем, что им просто указали на их скромное место. Среди тех, чьими секретами я владею, есть и министры, и сыщики, и даже члены императорской семьи. Я еще в Италии понял, что без полезных связей в моем деле не обойтись. Так что вскоре после того, как вы передадите эту тетрадь в магический сыск, она снова окажется у меня. Так не лучше ли отдать ее мне напрямую?
Я вижу – он не лжёт. Примерно то же самое нам когда-то сказал и Лисенко. Но от этого мое первоначальное намерение только крепнет.
– Ну, что же, – киваю я, – вы остерегли меня от большой ошибки, ваше сиятельство. И лишний раз напомнили, каким страшным оружием могут стать такие тайны. А ведь часть из них записана именно в этой тетради, правда? – и по тому, как он вздрагивает, я понимаю, что права. – Но если я не могу довериться людям, которые назначены, чтобы охранять порядок в государстве, то кое-что я всё-таки могу сделать сама.
Я делаю шаг к камину, и глаза маркиза широко распахиваются.
Огонь еще горит, и если я брошу в него тетрадь, она мгновенно вспыхнет. И всё-таки мне страшно это сделать. К каким последствиям это может привести? И как поступит Паулуччи, когда поймет, что он лишился своего дневника? Гнев темного мага может быть ужасен.
Но отступать уже поздно. К тому же результатом этого действия может стать полная отмена того, что случилось ранее. Если тетрадь будет уничтожена, то Паулуччи в своих исследованиях окажется окинут назад на десятки лет. Ему придется начинать всё сначала, и кто знает, возможно, это приведет к тому, что он так и не научится перемещаться во времени. А возможно, и не обретет такого долголетия и вовсе не появится в двадцать первом веке. А значит, не сумеет и переместить меня из него в девятнадцатый век.
– Остановитесь, Анна Николаевна! – вскрикивает он, сразу теряя всю свою невозмутимость.
Он тоже делает шаг к камину, намереваясь преградить мне путь, но теперь уже я выставляю вперед правую руку. Я по-прежнему не знаю, что именно я должна сделать, чтобы его остановить, да и вообще – возможно ли это сделать, но все свои силы, которые я пока так и не научилась ощущать и применять, я направляю в его сторону.
Он замирает на том самом месте, где стоял. Я вижу, как в его глазах появляется сначала недоумение, а потом и страх. Он не может пошевелиться – так же, как до сих пор не может пошевелиться лежащий на полу Кузнецов.
– Нет! – выдыхает он, и губы его начинают шевелиться.
Медлить дольше нельзя. Наверняка в его арсенале есть и те заклинания, которые не требуют никаких пассов руками.
И я бросаю тетрадь в огонь.
С губ Паулуччи срывается стон. Лицо его сначала становится белым, как жабо его накрахмаленной рубашки, а потом багровеет.