Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ)

– Я вышла замуж, будучи совсем молодой, за нашего дальнего родственника. Аркадий Данилов приехал тогда навестить моего отца, который приходился ему скольки-тоюродным дядюшкой. Такая степень родства не мешала нашему браку, и когда он сделал мне предложение, я согласилась. Я не любила его, но много ли женщин выходят замуж по любви? Мы уехали в Москву, и я всегда была верна своему мужу, кроме одно-единственного раза, о котором до сих пор вспоминаю с сожалением. Аркадий тогда состоял на военной службе и на протяжении двух лет находился на Востоке, далеко от дома. А я позволила себе увлечься мужчиной, который был несвободен. Это было наваждением. Я позволила себе забыться и жестоко поплатилась за это. Я слишком поздно осознала свою беременность, и делать что-либо было уже поздно. Сергею тогда было уже четыре года. Я едва не сошла с ума, а единственным человеком, к которому я могла обратиться, был мой брат. Я написала ему, во всём признавшись, и чтобы помочь мне, ему пришлось оставить дипломатическую службу. Чтобы скрыть мое положение от знакомых, мы уехали за границу на несколько месяцев. Андрей взял в поездку своих крепостных Кузнецовых – они были бездетными и могли воспитать ребенка как своего. Признаюсь честно – я хотела оставить мальчика в каком-нибудь приюте, но мой брат настоял, чтобы он воспитывался под его присмотром. Я вынуждена была согласиться, но всегда жалела об этом – мне казалось, что внешне он слишком похож на меня, и кто-нибудь непременно догадается, что он – мой незаконнорожденный сын. А это было бы крушением всего! Муж никогда не простил бы мне такого предательства. А Андрей, словно нарочно, стал особо привечать мальчика. Я говорила ему, что это слишком опасно и может вызвать подозрения и слухи, но он был упрям. Я прожила в страхе десять лет до смерти мужа.

– А потом, – восклицаю я, – когда ваш супруг скончался, разве не могли вы позволить себе стать хоть чуточку ближе к своему младшему сыну?

Она смотрит на меня с удивлением.

– Но это погубило бы мою репутацию! Общество осудило бы меня! И я не только сама старалась не приезжать в Даниловку, но и брата удерживала от того неразумного шага, который он собирался сделать. Да-да, он был намерен усыновить Вадима! Но в то время Сергей был уже достаточно взрослым, чтобы всё понять! Мой брат никак не мог быть отцом этого ребенка, и каждый, кто мог сопоставить одно с другим, догадался бы обо всём!

– Но Вадим – тоже ваш сын! – почти кричу я. – Неужели вам никогда не хотелось хоть как-то о нём позаботиться? Неужели мнение общества значит для вас больше, чем любовь к собственному ребенку? Ладно, вы страшились признаться во всём своему сыну, но разве после его гибели вы не могли приехать в Даниловку и сказать Вадиму о том, что он – давно не крепостной?

Это не укладывается у меня в голове.

– Я слишком дорожу своей репутацией, чтобы разрушить всё столь легко, – холодно говорит она. – Впрочем, я вижу, что мы с вами не в состоянии друг друга понять. Поэтому давайте останемся каждая при своем мнении. Рада была повидать вас, Анна Николаевна.

Она поднимается.

– Вы что же, не хотите поговорить с ним даже теперь?

Она качает головой.

– Благодарю за гостеприимство! Провожать меня не нужно.

Она выходит из комнаты, а через несколько секунд я слышу, как за ней захлопывается входная дверь.

А я, еще не придя в себя от такого разговора, бреду на кухню. И вздрагиваю, увидев там Вадима.

Он ничего не говорит мне, но по его глазам я понимаю – он всё слышал! Мы говорили слишком громко.

– Извини, я…

– Не надо, Анна Николаевна! Не бередите душу.

Он уходит в каморку, предназначенную для прислуги, и закрывает за собой дверь.

Мне хочется как-то поддержать его, но я боюсь сделать еще хуже. И потому заставляю себя переключиться на хозяйственные дела.

В Даниловку мы хотим выехать на рассвете, и потому большую часть вещей можно уже уложить в карету, что и делают Даша и вызвавшийся помочь ей швейцар. Саму горничную я отпускаю прямо сегодня, дав ей хорошие чаевые, и она долго и сердечно меня благодарит.

Потом я отправляю в ближайший ресторан – обедаю сама, а еще несколько блюд прошу упаковать мне с собой. Вадим еще ничего не ел, и я надеюсь, что он не откажется попробовать хоть что-то. Но он так и не выходит на кухню до ночи, а когда я стучу в его дверь, не откликается. Но я слышу скрип его железной кровати, когда он беспокойно ворочается на ней.

А уже ночью, когда я, так и не сумев заснуть, выхожу на кухню, чтобы выпить молока, я слышу его стоны – протяжные, разрывающие душу. И уже не могу удержаться.

На дверях каморки нет ни защелки, ни крючка, и я, снова постучав и снова не дождавшись ответа, всё-таки открываю ее. Ночь лунная, и в комнате почти светло.

Вадим мечется, почти плачет во сне, и мне становится так страшно, что я сажусь на краешек его кровати и касаюсь его лба. Нет, жара у него нет.

Он просыпается, изумленно смотрит на меня и хочет подняться. Но я не даю ему этого сделать:

– Всё хорошо! Спи!