Как узнать всё, что нужно, задавая правильные вопросы

Купер знал факты и был глубоко возмущен, именно от этого он отталкивался в своем интервью. Он спрашивал об обязательствах властей. Ответы Лэндрю, которые на самом деле не были ответами, лишь подчеркнули несостоятельность правительства в момент кризиса. Поведение Лэндрю бросало тень на ее репутацию. Купер же, напротив, показал себя с лучшей стороны. Но, кроме того, его подход в данном случае демонстрирует нам краеугольный камень конфронтационного интервью — упорство. Он прерывал Лэндрю, когда она пыталась с помощью своего красноречия уйти от прямого ответа. Он не отступал и снова задавал свой вопрос. Его законное негодование демонстрировало, что у него есть моральное право задавать эти вопросы. В конечном итоге Лэндрю ничего не признала, но запись состоялась, и для зрителей все было очевидно.

Непредвиденные последствия

Даже если вы собрали информацию и подготовились, даже если вы лично заинтересованы в деле, конфронтационные расспросы могут завести не туда, куда вы рассчитывали. Я испытал это на своей шкуре при всем честном народе, когда брал интервью у одной из самых противоречивых и харизматичных публичных фигур мира.

Это было одно из самых странных моих интервью. Я «председательствовал» на пресс-конференции в Совете по международным отношениям в Вашингтоне перед живой аудиторией и множеством телекорреспондентов из самых разных стран мира. Моей задачей было задать несколько вопросов Ясиру Арафату, лидеру Организации освобождения Палестины, а затем открыть общую дискуссию для всех присутствующих. Многие люди считали Арафата террористом. Другие воспринимали его как борца за свободу. Так что на мою долю выпала трудная роль.

В то время на Ближнем Востоке было неспокойно. Восстание палестинской интифады охватило новые территории. Мир снова наблюдал за печальной историей бесконечного конфликта — на этот раз воплотившейся в образах юных протестующих, зачастую детей, кидающих камни и стреляющих из рогаток в хорошо вооруженных израильских солдат. Всех потрясла запечатленная камерами смерть двенадцатилетнего мальчика Мухаммеда аль-Дурры, застреленного на улице, где они с отцом прятались за железной бочкой.

В этой накаленной обстановке многие требовали от Арафата, чтобы он призвал палестинских детей уйти с улиц и не участвовать в военных действиях. Но Арафат хранил молчание. Израильские лидеры — и не только они — обвиняли его в том, что он намеренно стремится к увеличению числа жертв и распространению новых страшных сюжетов, которые могли бы побудить мировую общественность оказать давление на Израиль.

Я хотел спросить Арафата об этих детях. Они были слишком малы для того, чтобы погибать за него на улицах, слишком малы для того, чтобы становиться орудием пропаганды. Я считал, что Арафат должен ответить что-то тем, кто обвинял его в этом.

Почему он молчал?

Почему он не защищал детей своего народа?

Как он может ответить на обвинения и критику, звучащие со всех сторон?

Я знал, что обвинения его возмутят. Я уже проработал этот вопрос по телефону, поговорив с людьми, которые больше меня знали об Арафате и Ближнем Востоке в целом. Мне нужно было разобраться, как лучше сформулировать вопросы, чтобы он на них ответил. Специалисты советовали мне: продемонстрируйте уважение к статусу Арафата, сыграйте на его влиянии и самомнении. Пробудите в нем отцовский инстинкт, который должен просыпаться у отца, когда его дети в опасности. Учитывая печальную историю региона, формулируйте вопросы, ориентируясь на будущее, а не на прошлое. Учитывайте, что он верит в судьбу. Все эти советы звучали вполне разумно. И ни один не сработал.

Мы сидели перед аудиторией на небольшой сцене, где помещались лишь два зеленых кресла и кофейный столик с двумя стаканами и кувшином воды. На Арафате была его фирменная куфия — пестрая головная повязка, ниспадавшая почти до пояса. В зале теснились люди. По словам USA Today, это были «самые сливки элиты американской международной политики».

Я начал с нескольких относительно безобидных вопросов о состоявшейся ранее встрече Арафата с президентом Клинтоном, общей ситуации в зоне конфликта и возможном возобновлении переговоров с Израилем. Но прямо перед тем, как дать слово остальным, я перешел к теме детей. Приняв во внимание данные мне советы, я начал с того, что отдал должное Арафату как «бессменному лидеру» палестинского народа. Стремясь продемонстрировать, что признаю его влияние, я упомянул о «многих» в Америке и на Ближнем Востоке, кто верил в его способность изменить положение дел. Я апеллировал к его авторитету, говоря о будущем и о детях. Я сказал, что он мог бы призвать свой народ «отступить…». Не успел я закончить вопрос, как Арафат закричал на меня:

«Мы что, животные?!»

Я продолжал, твердо вознамерившись получить ответ на свой вопрос.

«Дети особенно…»

Он вскочил с кресла, грозя мне пальцем. «Вы хотите, чтобы я обращался со своим народом как с животными?» Мне показалось, что он вот-вот бросится вон из зала.

«Сэр, — твердо проговорил я, — я просто задал вопрос…»