Как в кино

– Насколько я знаю, у дагестанцев принято приносить разные угощения на больших блюдах, а каждый берет себе что захочется. Здесь любят мясо…

– Это хорошо! – оживилась Ася.

– А к зелени ты как относишься?

– Ничего не имею против.

– Тогда закажем чуду – это вроде наших фаршированных блинчиков. Начинки разные, и мясной фарш, и картофель, и зелень. Еще возьмем курзе… Они похожи на пельмени, только кончики не скрещены.

– Но внутри же мясо?

– А я смотрю, ты хищница! – Антон ухмыльнулся, глянув поверх меню. – Хинкал тебе тоже понравится… Или тебе просто мясо на кости заказать?

– Сырое…

– Девушка, я начинаю вас побаиваться!

– Мы целый день бродили по городу, я не поверю, что… в тебе не проснулся волчий аппетит.

«Ей все еще неловко говорить мне “ты”, – обратил он внимание. – Каждый раз она делает усилие над собой… Та дистанция, которая существует между нашими поколениями, никуда не делась от смены местоимения. Глупо было надеяться».

Не разжимая губ, Антон повторил себе это еще раз, только надежда все равно не исчезла, застряла в сердце. Правда, не саднящей занозой, а живым зернышком, которое еще может дать росток.

Он сжал кулак, сердясь на себя: «Я смешон… Что за бабские сопли развесил?! Росток… Да этой девочке плевать, что там застряло у тебя внутри! Она хочет есть. Естественное и, кстати, единственное ее желание. В глазах ни намека на интерес… Ну, в лучшем случае, как человека к человеку. А я разве этого хочу?»

Стыдно было признаться, но Шестаков действительно рассчитывал на то, что короткое путешествие все изменит и между ними возникнет волнующее напряжение, которое обычно предшествует любви. Разве так уж немыслимо полюбить его? Возраста он не чувствовал, почему же Асю это должно отталкивать?

Разговаривая с официантом, разливая воду по стаканам, а потом и коньяк (Асе глоток!), Антон продолжал мысленно спорить с собой: имеет ли он право чуточку форсировать события? К примеру, поцеловать ее… Хотя бы невинно – в щеку возле губ. Если отшатнется, значит, продолжать не стоит, иначе рискует напороться на отвращение. А это будет означать конец отношений, которые толком еще и не начались. Или предоставить событиям развиваться естественным образом? И когда-нибудь…

– Знаешь, я небольшой знаток литературы, особенно поэзии, – начал Антон, внутренне цепенея от собственного нахальства, – но в юности меня поразило одно стихотворение Лермонтова… Это ведь пора, когда пытаешься понять, что такое любовь.

– «Нет, не тебя так пылко я люблю»? – предположила Ася и поглядела на него так внимательно, что его затошнило от страха.

– Не это. Хотя это наверняка тоже хорошие стихи.

Она возмущенно цокнула языком:

– Хорошие – это слабо сказано! Лермонтов гениален… Но эти стихи скорее понравились бы Роману Воскресенскому. «В твоих чертах ищу черты другие, / В устах живых уста давно немые, / В глазах огонь угаснувших очей».

– Да, ему досталось, – подтвердил Антон рассеянно.

Выжидая, Ася водила пальцем по ободку стакана с водой, потом не выдержала:

– Так ты о каких стихах?

Он очнулся:

– Смешно будет, если я продекламирую?

– Почему это? Читай.

Ему показалось, что ее взгляд скользит по залу в поисках официанта, который никак не приносил их заказ. Стараясь не думать об этом, Антон потянул из памяти зацепившиеся друг за друга печальные строки:

Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.

Они расстались в безмолвном и гордом страданье

И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…
Но в мире новом друг друга они не узнали.

– Это вольный перевод Гёте, – отозвалась Ася. – Эти стихи впервые были опубликованы только после гибели Лермонтова.

«Да неважно! – захотелось выкрикнуть Антону, но он лишь повел плечами, точно высвобождался из пут. – Ты не хочешь услышать меня, да?»

– Считается, что они посвящены Варваре Лопухиной. О! Ее тоже звали Варей…

– Это не имеет значения.

Она легко согласилась:

– Конечно. Воскресенский с его Варей не избегали признанья и встречи…

– Я вообще не о них думал, если честно. Я…

Но тут совершенно некстати появился официант и принялся выставлять на стол аппетитные блюда. Ася, как ребенок, потерла ладошки:

– О, вы только посмотрите! Похоже, меня сегодня придется уносить отсюда.

«Я унес бы, – подумал Антон, стараясь не смотреть ей в лицо, наполняя тарелки. – Лишь бы ты согласилась…»

– Кстати, Лермонтов любил не ту Лопухину, портрет которой в Третьяковке, он раньше написан. Ты давно там бывал? Хотя работа Боровиковского мне нравится. Но красота его Варвары была просто иконописной…