Как в кино

Но в душе уже заныло: а вдруг именно потому Рома и потянулся к этой Асе, что ей под силу (даром что маленькая!) раскрыть некую новую грань его таланта? И с ней имя Романа Воскресенского зазвучит по-новому… Он ведь хочет этого, ей ли не знать! Страдает оттого, что увяз в паутине милых, простеньких мелодрам – не о них же мечталось, когда рвался во ВГИК.

Подойдя к зеркалу в легком металлическом обрамлении, Лиза требовательно вгляделась в отражение: это ведь тебе нравится сочинять истории о любви, которой у тебя толком и не было, и ты убедила себя, будто и Ромке они по вкусу. А что, если он ненавидит тебя за это?!

Оттолкнувшись от стены, Лиза подошла к окну, привычно уцепилась взглядом за вздернутый нос установленного в их поселке самолета, замершего на взлете. Неужели Ромка ощущает себя устремленным в небо крылатым существом, которому не дают взлететь? Она, Лиза, для него такое же гранитное основание, которое накрепко держит его? Только ведь и Варя не вывела его на орбиту, это же она пристроила Воскресенских на один из каналов, с которым они теперь не могли распрощаться… Неужели Ромка всерьез надеется, что Ася поможет ему высвободиться из опостылевшей реальности? Она же только студентка… Она вообще никто, если разобраться!

Память вредничала, раздражала фактами: Ася не девочка с улицы, учится в Литинституте, печаталась, даже книга у нее вышла. Да еще и режиссуру осваивает… Она и вправду незаурядная девушка. Но такой ли уж талант? Ромка даже сказал: «Большой талант…» Ой ли?

От самолета прямо к ней вдруг рванулся вихрь, хоть тот и стоял носом к их дому, налетел, толкнул к двери, и Лиза, вся дрожа от испуга и возмущения, выскочила из комнаты, сбежала по ступеням, влетела в столовую, где Роман уже варил утренний кофе (покрепче!), и выпалила, задыхаясь:

– Дай мне почитать!

Он даже не удивился, словно считал ее мысли:

– Асины рассказы? Сейчас перешлю. У меня, правда, всего два. Прочитай «Свитерник»[2].

– Странное название…

– У нее все странное, – пробормотал он, оторвав взгляд от телефона. – Отправил. Он короткий. Как раз на чашку кофе…

* * *

«Свиными ушками сжимаются сухие листья, укрывшие дрожащую землю сада. Ограда прорезает дождь. Октябрь скачет ветром и бурчит в лужах пузырями.

У тебя острое скуластое лицо, напоминающее маску. Рукавом смешного пестрого свитера в комочках шерсти вытираешь красный нос. От тебя громко пахнет одеколоном, и я даже чихаю. Ты поворачиваешься, улыбаешься и ускоряешься. В руках у тебя пакеты.

Бритая голова мелькает все дальше и дальше. Ты выскакиваешь за ворота и перебегаешь мостовую. А там уже останавливаешься и смотришь на серые резаные части неба. Смеешься так радостно и громко, будто эта мерзкая погода самая лучшая для тебя.

Время идет быстрее меня. А я запуталась в сети переулков. С трудом переставляю ноги. Стопы зудят, пальцы стерты уже в кровь. Холод подгоняет вечер. Огни домов разжигают свои окна-звезды. Я кутаюсь в старый плед, который подобрала у помойки, и иду куда-то. Усталость пробегает мурашками по телу. Хочу спать.

– Лучше бы тебя не было.

Эта мысль меня не покидает. В моем животе поселился паразит. Периодически толкает в бок, словно злится. Без него все было бы легче… Пустые улицы усмехаются и кривятся. Мне одиноко и тошно. Кажется, что во мне нет и одного сердца. Я устало сажусь на размягченные каменные ступени.

За спиной дверь, ведущая в какую-то лавочку, и над ней горят разными цветами камни мозаики. Значит, лавка еще не закрыта. Щурюсь на деревянную вывеску рядом, покачивающуюся от ветра. “Свитерник”.

– Странное название…

Я поднимаюсь с кряхтением и стучусь. Может, мне разрешат хотя бы попить воды?

Торопливые шаги. Дверь открывает тот бритый парень, которого я недавно видела. Он снова мягко улыбается и отходит, чтобы я прошла:

– Очень рад вам, заходите. Сейчас так морозно, садитесь к камину. Я принесу вам какао. Хотите?

От растерянности я лишь киваю и откидываю в сторону плед. Парень закрывает дверь и идет на кухню. Я усаживаюсь в кресло возле потрескивающего огнем камина. Снимаю обувь и опускаю ноги на теплый ворсистый ковер. Пытаюсь отдышаться после тяжелого дня.

Мысли мои разбегаются. Но я понимаю одно: меня ничего не ждет в будущем. Сейчас мне надо родить, как-то попав в больницу, сбагрить ребенка в приют, и может, тогда посчастливится устроиться на работу.

– Не стоит, дорогая. – Он ставит какао на столик рядом, чуть отодвинув книги.

– Вы о чем?

– Знаете, что вам надо? Свитер. Хороший свитер. Сейчас подумаю, какой вам подойдет. Хм…

Он идет к напольной вешалке и перебирает свитеры.

– Да о чем ты, не пойму. Не надо мне. Спасибо, что позволил погреться.

Залпом выпиваю какао и морщусь от жара. Мотаю головой и поднимаюсь, чтобы уйти, но он смотрит на меня серьезно:

– Садитесь, я не оставлю вас в этих лохмотьях.

Я ежусь от его холодного голоса и сажусь обратно. Он выдергивает из груды одежды свитер, подходит и протягивает мне. Зеленый с красными сердечками. Нелепый.

– Зато уютный, – улыбается парень.