Как в кино

– Постойте. Пойдемте лучше к нам. Я приготовлю обед, всем нужны силы. А у Аси и продуктов-то нет…

– Вот чего я и опасался, – буркнул он, мелко кивая.

– Да, вам стоит взять это на себя, – бесстрастно посоветовала Лиза. – Вы же не против?

– Я-то нет, но…

Она не дала ему договорить:

– Вот и отлично! Мы не сможем нянчиться с Асей вечно. А она, как мне кажется, совершенно не готова к самостоятельной жизни.

В его внимательном взгляде Лизе почудилось понимание, которого ей совсем не хотелось.

– А вы не любите ее… За что? – спросил он, по-собачьи наклонив голову набок.

– Я люблю только одного человека на свете…

– Вашего брата.

– Моего брата. К остальным я отношусь хорошо или нейтрально. К Асе, скорее, хорошо.

Антон на ходу заглянул ей в лицо:

– А ко мне?

– А вам не все равно? Нейтрально.

– Мне показалось, мы стали друзьями…

– Вам показалось. – Она опять ускорила шаг. – Давайте поспешим, они скоро вернутся. И перестанем играть в школьные дружбы… Я давно переросла этот период, а вы и подавно.

Влажно шмыгнув носом, Шестаков вытащил из кармана платок, вытер нос и пробормотал так неразборчиво, что Лиза еле разобрала:

– Вот и ей я показался слишком… взрослым…

– Есть же таблетки от импотенции, – бросила Лиза со злобой. Вот еще не хватало, чтоб этот тип делился с ней своими проблемами!

Антон опять остановился и прошипел ей в лицо:

– Что? Что вы сказали?!

Ответить она не успела. Он уже уходил – большой, несчастный, одинокий, как и всегда.

«Сам виноват, – попыталась она оправдаться, провожая его взглядом. – Нашел бы себе ровню и радовался бы жизни… Но нет, ребенка захотел совратить! Она же реально ему в дочери годится».

– Сволочь, – прошептала Лиза, едва удержавшись от того, чтобы плюнуть ему вслед.

Заставив себя отвернуться, она быстро пошла к своему Лимонадному Джо, который всегда укрывал ее ото всех невзгод. Но, открыв калитку, остановилась, увидев машину брата…

* * *

«Это произошло. Это случилось со мной.

Ром заполнил меня целиком и остался во мне, хотя я никогда не мечтала об этом, как другие девчонки. Мне не требовался мужчина рядом, чтобы чувствовать себя цельной. Это ощущение возникало и в полном одиночестве, если я чувствовала, что лечу, нанося строчки на бумагу. Парить над обыденностью – вот что значит ощущать полноту жизни, которую остальные ищут в любви. И порой кажется, будто мне удается уловить это божественное состояние…

Но сейчас я думаю лишь о нем, и все во мне стонет от наслаждения и боли, которые вскипают гейзерами внутри, стоит лишь Рому улыбнуться. Как могла бесить меня эта улыбка?! Почему он вызывал во мне лишь неприязнь? Казался надменным, самовлюбленным… Так напал на меня из-за той съемки у Вари, что хотелось бежать от него на край земли! А теперь мучительно тянет следовать за ним хоть за край…

Не может ведь объясняться все примитивным влечением? Ну да, Ром только касается, и меня уже пробирает дрожь, какой я прежде и не испытывала. Даже не подозревала, что каждая клеточка тела способна откликнуться на его тепло восторженной песней. Когда мы оказались в его постели, мне показалось, я схожу с ума, настолько потеряла связь с реальностью, перестала быть собой, мыслящим существом вообще. А Рома это почему-то привело в восторг, и он потом долго, благодарно целовал меня, не обращая внимания на то, что Лиза уже вернулась и шаги ее просачивались в тонкую щель под дверью.

Конечно, она поняла, что брат привел меня в их дом, ведь в прихожей висела моя зимняя куртка с “псиной” на капюшоне, как выразился Ром. На самом деле это искусственный мех невообразимого цвета… На новое осеннее пальто, в котором Ром окрестил меня «мадемуазель Бонасье», мы с бабушкой разорились еще до ее инсульта, соседка недорого взяла за шитье. А куртку я ношу с девятого класса, хорошо, что не выросла ни на сантиметр.

Из-за этого Ром называет меня “маленькая моя”, и в его голосе звучит нежность, какой я и не подозревала в нем. Открываю его, как загадочный континент, к которому всегда стремилась, хоть и не знала наверняка, существует ли он. Такой прекрасный и полный тайн…

Сейчас он задремал, а я пытаюсь записать свои ощущения, хотя словами их не передашь.

Надеюсь, бабушка не осуждает меня за то, что я с головой окунулась в любовь, хотя должна скорбеть. И ее уход действительно оглушил меня болью, потому в каком-то беспамятстве я и позвонила Лизе… Но постепенно пришло осознание, что бабушка покинула меня уже давно, когда перестала быть собой – той умной, проницательной, сильной женщиной, которая вырастила меня в одиночку, приучила читать и заставила поверить в себя. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, жизнь после инсульта стала для нее мукой мученической, ведь ей все еще хватало ума понять, насколько она изменилась. И если рассуждать так, то смерть стала избавлением, и надо принять ее, не гневаясь.