Как в кино не будет

С моей точки зрения, Верочка была вполне нормальной и неплохой девочкой. Просто ей некому было заняться. Поздний ребенок, предмет слепого обожания отца и матери, она была, безусловно, страшно избалована. А ее «валютные занятия»… Я лично о них догадалась довольно быстро, потому что поздно вечером или даже ночью частенько видела, как ее подвозят к дому на роскошных машинах. Окна мои прямо над подъездом, бессонница давно стала неотъемлемой частью жизни, так что и не захотела бы — так увидела. Да и она сама от меня особенно не таилась.

Так уж вышло, что о своем первом «любовном» опыте — а было ей лет шестнадцать, — Верочка рассказала именно мне: больше было некому, а выговориться хотелось. Собственно, любовь там была не при чем: любопытство и легкомыслие с ее стороны, плюс несколько бокалов шампанского. Было их в компании шестеро — три девочки и три мальчика. Как потом выяснилось, более опытнее подружки просто решили «сделать Верку бабой», чтобы была — как все. И с интересом наблюдали за процессом со стороны, да еще советы давали…

Ни матери, ни, тем более, отцу Верочка ничего не сказала. Я утешала ее, как могла, говорила, что бывает хуже. Самого страшного, к счастью, не произошло: девочка ничем не заразилась и не забеременела. Но зато озлобилась. И мне как-то сказала:

— Теперь ни одному мужику не разрешу себя даже пальцем бесплатно коснуться. Пусть платят за удовольствие!

И программу эту стала воплощать с железной выдержкой. У нее появились дорогие вещи, украшения, она не нуждалась в деньгах и уже собиралась снимать квартиру: совместная жизнь с отцом становилась все кошмарнее. Тем более, что призванные в качестве арбитров старшие братцы, сами отнюдь не святые, дружно осудили сестру за «развратный образ жизни».

— Чья бы корова мычала… — прокомментировала мнение братьев Вера. И вычеркнула их из своей жизни. Оставалось разъехаться с отцом, когда на Верочку точно с неба свалилось брачное предложение Семена. Разумеется, она согласилась.

Все держали в строжайшем секрете не только от Ивана Ильича, но и от Семкиных родителей. В курсе была только я, да Лидия Эдуардовна, с которой Верочка все-таки посоветовалась. Советов «баронесса» давать не стала, сказала только, что Семен, по ее мнению, горячится. На что он ответил страстным монологом о Раскольникове, Сонечке Мармеладовой, Катюше Масловой и исторической роли российских интеллигентов-подвижников, после чего Лидия Эдуардовна махнула рукой и сказала:

— Мало тебя жизнь учила.

А дальше все пошло своим чередом и в один прекрасный день Семен с Верой явились домой рука об руку и объявили родным, что отныне они суть муж и жена, а посему Верочка едет вместе с ними.

Ревекка Яковлевна восприняла это на удивление спокойно. Значит, так ее Бог наказывает за строптивого сына. Впрочем, никакой неприязни лично к Верочке она не испытывала, будучи вообще человеком фантастической доброты. Моисея Семеновича мало что волновало. А вот когда новость сообщили Ивану Ильичу — произошел взрыв.

Дочь-шлюху старик еще как-то пережил, утешая себя тем, что и сыновья у него — не герои соцтруда. Но зять-еврей для него, потомственного, можно сказать, и убежденного антисемита было уже чересчур. Да еще Верочка заявила, что ему нужно подписать бумагу — согласие на ее отъезд с семьей мужа в Израиль. То-есть в самое логово…

— Не дождешься, подстилка жидовская! — взревел старик. — Сдохну, никакой бумаги не подпишу! Сиди здесь, в дерьме…

И, нелепо дернувшись, вскрикнул и стал оседать на пол. Вызванная «Скорая» установила смерть от обширного инфаркта. Через два дня Ивана Ильича похоронили. Он до конца остался верен своим идеям: умер — не подписал.

А Френкели всем семейством, вместе с молодой невесткой, через какое-то время уехали. И по странному совпадению в ночью после их отъезда в их почти пустой комнате провалился пол. Проклятая квартира жила своей, только ей ведомой жизнью.

Глава 5. Перемены, перемены…

Возможно, для нормального человека наша квартира — не самое лучшее место для жизни. И я могу понять Ирку, которая задыхалась в этих стенах. Но для меня это был весь мир. А сто пятьдесят метров — это, согласитесь, значительно больше, чем, скажем, тридцать пять. Или даже пятьдесят.

К тому же я притерпелась. Научилась сносно пользоваться костылями, габариты квартиры позволяли почти везде проехать на коляске. И, главное, соседи. Все без исключения прекрасно относились ко мне, какие бы склоки ни происходили между ними.

Но постепенно квартира стала умирать. В буквальном и переносном смысле слова. Умерла баба Фрося, уехали Френкели, скончался Иван Ильич Сергеев. Приходили какие-то люди со смотровыми ордерами, но заселиться никто не спешил: в квартире остались две глубокие старухи, полоумная и тоже очень пожилая женщина плюс я — инвалид в коляске. Состав «труппы», прямо скажем, не для слабонервных. Единственный полноценный человек — Ирина — домой приходила только ночевать.