Как в одном поселке (СИ)

Ксафан как-то неопределенно пожал плечами, но предложить что-нибудь лучшее, чем придумал Купидон, - не смог.

- Ну, что скажешь, лохматый грешник? - спросил у Фауста Ксафан, - Ты согласен, какое-то время провести у нашей знакомой журналистки?

- Не стоит скромничать, - снова вклинился Купидон, обращаясь к Ксафану, - Разве она тебе просто знакомая журналистка? И только-то? Говори прямо. У моей пассии...

Тот зыркнул на языческое божество с большим желанием, чтобы Купидон заткнулся и не распространялся при посторонних об его отношениях с Анечкой, но вслух ничего не произнес.

- Еще бы, быть не согласному! Не умирать же мне тут от голода, в ожидании, когда объявятся хозяева, - радостно согласился на предложение Фауст.

Он не обратил никакого внимания на их перепалку. Сейчас забота о собственном благополучии была для него на первом месте. За несколько часов, пребывания в бесхозном состоянии, Генрих на своей шкуре испытал безрадостную участь брошенной собаки. Все так и норовили сделать ему какую-нибудь гадость. А особенно в этом старались мальчишки. Фауст так и не понял, за что в него кидали камни и палки. Почему некоторые старались его пнуть? Такого не случалось ни разу, когда он сытый и ухоженный, будучи в шикарном ошейнике с поводком, вышагивал рядом со своими хозяевами. А сейчас?..

В общем, к Анечке Генриха повел Купидон, а Ксафан снова отправился в администрацию поселка, чтобы кое-что разъяснить Василию Петровичу насчет "зла", пытающегося изо всех сил укорениться тут. Почему-то к советам Ксафана, Василий Петрович относился с большим пониманием, чем к рекомендациям и указаниям Купидона, хотя и тот бывал зачастую прав. Но его детский вид и постоянная смешливость не позволяли Главе администрации относиться к нему с должной серьезностью.

Купидон постучался в дверь кабинета главного редактора "Плоскостей".

- Войдите, - услышал он знакомый голос и открыл дверь, оставив Генриха в коридоре. Увидев его, а не Ксафана, Анечка слегка расстроилась, но постаралась не показать вида. - Ну, что? - сухо спросила она, - Принес очередную заметку?

- А вот и не отгадала. Я тебе подарок привел от Ксафана. Он пока сам придти не может ввиду большой занятости, поэтому прислал меня.

У Анечки заинтересованно заблестели глаза. Заметки, которые они оба таскали ей последнее время и которые, собственно, и обеспечили газете процветание, подобного интереса у нее все же не вызывали.

"Подарок! Да еще и не принесенный, а приведенный!.. Что бы это могло быть? Ну, ясное дело это не авто и не яхта, у него бы на это денег не хватило... Наверное, жеребец какой-нибудь знаменитой породы, - размечталась она, вообразив себя, сидящей на арабском скакуне или ахал текинце, в шикарной бархатной амазонке, на которую она обратила внимание, после просмотра какого-то фильма о королевской жизни прошлых веков. Правда, она как-то не учла того, что подобный жеребец будет стоить не меньше, если не больше самой навороченной иномарки.

Хотя, что бы она стала делать с породистой лошадью, Анечка себе не представляла. Причем, не представляла совсем. Ни на секунду не задумалась над тем, где она будет держать эту лошадь (ведь, не в съемной же, квартире, которая была на пятом этаже?); чем станет ее кормить, и, самое главное, сколько та сожрет... Довольно часто люди так и поступают. Заводят себе живность для забавы, а, столкнувшись со своими обязанностями по отношению к приобретенному живому существу, безжалостно выставляют его за дверь.

- И что же мне подарил мой ангел? - с любопытством и весьма заинтересованно спросила она.

- Не волнуйся. Это, слава Богу, не конь, - сразу же догадавшись, что она себе вообразила, и саркастически улыбнувшись, произнес Купидон. - Генрих, заходи! - высунувшись в коридор, крикнул он.

И тот, важно ступая, и прилагая все усилия, чтобы понравиться новой хозяйке, зашел в кабинет.

- И вот это - подарок ангела?.. - даже ради приличия не пытаясь скрыть собственного разочарования, произнесла она.

- А, по-твоему, что ангелы должны дарить любимым? - удивленно спросил Купидон.

- Ну, уж, по крайней мере, не каких-то старых облезлых черных псов, - почему-то обиделась она.

Тут уже оскорбился Генрих. Он повернулся к Анечке таким образом, чтобы быть в наиболее выигрышном для себя ракурсе.

- И совсем я не облезлый, - возмутился он, членораздельно произнеся все слова своей фразы.

Анечка так и села, услышав это.