Как в первый раз

К платью отец купил золотой браслет и тяжелые золотые серьги. Чтобы примерить серьги, Дана убрала волосы назад и обнаружила, что сияние золота прекрасно смотрится в обрамлении черных кудрей.

Прозвенел звонок, возвещая о появлении Кейна, и Дана просияла: лучше выглядеть просто невозможно! Приходится признать, что и отец порой бывает прав. Дана хотела, чтобы Кейн сегодня гордился ею. Выход в свет стал новым шагом в их отношениях, но благодаря отцовскому подарку Дана чувствовала себя как никогда уверенно.

Ей вспомнились слова отца: «Увидев тебя, он умрет на месте!» Улыбаясь во весь рот, Дана поспешила к дверям — но, едва увидела Кейна в вечернем костюме, забыла и о собственной внешности, и обо всем на свете. Как он хорош! Как она его любит! Желание сжало ей горло и сладкой болью отозвалось в сердце.

Несколько секунд они стояли молча и неподвижно, не сводя друг с друга глаз. Оба чувствовали одно: мучения, длившиеся годами, подошли к концу. Пришло время все исправить.

Кейн глубоко вздохнул. Темные глаза его проникали в самую душу Даны. Так уже было однажды. И теперь — как в первый раз. Десять лет пустоты и одиночества остались в прошлом; зияющая рана исцелена. Никто и ничто больше не разлучит их — никогда!

— Весьма польщен… что мне дозволено сопровождать столь блистательную даму, — промолвил наконец Кейн.

Глубоко вздохнув, Дана улыбнулась ему открыто и радостно.

— Кейн, я никогда не искала иного спутника.

На миг в глазах его мелькнула тень боли: но вот он улыбнулся в ответ и протянул ей руку.

— Ну что, идем?

— Идем, — с готовностью ответила она, говоря себе, что боль в его глазах, должно быть, ей просто почудилась.

К тому времени, когда Кейн, взяв ее под руку, подвел к машине, Дана и думать забыла об этом мимолетном облачке на ясном небе их настоящего. Кейн усадил ее на пассажирское сиденье, бережно уложил шлейф и закрыл дверцу. Затем он скользнул за руль. Теперь мы вместе, подумала Дана, когда Кейн наклонился и вставил ключ в зажигание. По-настоящему вместе.

Кейн приказал себе трогаться. Дана не захочет снова возвращаться к преодоленной боли. Для нее прошлое осталось позади. Ее встреча с Глэдис в минувшее воскресенье доказала это яснее ясного — Дана готова все забыть и простить. А сейчас она с ним, и все в ней — и расслабленная поза, и выражение лица, и блеск глаз — подтверждает, что она счастлива.

Однако Кейн не мог тронуться в путь. Не раньше, чем исправит несправедливость, которая, окрасив все его отношение к Дане, причинила ей огромную и незаслуженную боль. Прежде чем отправляться в путешествие по жизни, он должен все расставить по местам.

Он откинулся на спинку сиденья и взял руку Даны в свою — чтобы облегчить душевную ношу, Кейну необходимо было к ней прикасаться. Дана подняла на него удивленные глаза. Кейн переплел ее пальцы со своими и, глубоко вздохнув, приступил к нелегкому разговору:

— Дана, я всегда считал, что ты любила меня меньше, чем я тебя. Это можно понять — ведь ты бросила меня, сбежала за океан…

Дана судорожно втянула в себя воздух, глаза ее округлились. Очевидно, она сочла его слова неожиданной атакой.

— Но все было не так, — торопливо продолжал он. — Ты уехала, потому что в больнице, где доктора латали мою сломанную челюсть, встретилась с моей матерью. У вас был тяжелый разговор. Ее обвинения, ярость твоего отца… подтолкнули тебя к решению, будто самое лучшее, что ты можешь для меня сделать, — это исчезнуть из моей жизни.

— Да, — прошептала Дана. — Я не хотела, чтобы ты страдал из-за меня. А твоя мать…

— Она все мне рассказала.

— Когда? — изумленно спросила Дана.

— Несколько дней назад.

— После… воскресенья?

— Да. Все эти годы… я ничего не знал… воображал, что ты ищешь себе более подходящих мужчин…

— Нет! — вскрикнула она, стиснув его руку.

Кейн понял, что говорит слишком резко, и постарался смягчить тон.

— Если бы и так — после всего, что ты выслушала от моей матери, я не мог бы тебя в этом винить. Я просто хочу объяснить… Я потерял веру в тебя — поэтому, когда мы снова встретились, не хотел впускать тебя в свою душу.

— Но все же впустил, Кейн, — еле слышно прошептала Дана.

— Почему ты ничего мне не рассказала? Зачем позволила мне презирать тебя?

— Она твоя мать. Ты просто мне не поверил бы.

Этого Кейн не мог отрицать. Он знал, что Глэдис в те годы была способна на многое, — но трудно было поверить, чтобы она решилась нанести убитой горем молоденькой девочке столь хладнокровный, расчетливо выверенный удар. Сердце Кейна содрогалось от боли и горя, когда он слышал, какими словами Глэдис называла Дану, в каких грехах ее обвиняла, с каким злобным искусством сумела заставить ее счесть себя последней дрянью, повинной во всех несчастьях Кейна.