Как вернувшийся Данте

Более того, «какой-то» серийный убийца Цыбин – дрогнул сердцем перед железною дверью в полуподвал; более того, Цыбин вдруг понял – он принял на себя роль меры, предъявленной миру (носитель «раньшего» – советского образования, он умел сопоставлять якобы не сопоставимое).

Казалось – всё происходит одновременно; но!

Казалось – дальнейшее (впрочем, как и некоторое предшествующее) можно было бы пропустить, поскольку всё это уже было описано в рукописи Вечное Возвращение I.

А если что и будет переписано наново, так разве что в большем объеме внутренних про-странствий и со-деяний.

Поэтому – всё, что уже произошло, произойдёт ещё не раз (и не два – а на самом-то деле не менее о-странено и от-страненно, нежели в самый первые разы); но – ткань про-странства такова: сущее существует, не-сущее всё равно несёт на себе сущее, поэтому – из большего внутреннего объема повествование переходит не в ещё больший внешний объём; но – во всё тот же.

Что вверху, то и внизу. Далее – видимые изгибы тонкого мира станут ещё более просты и чисты; поэтому – я (автор и этой, и всех прочих здешних историй) временно прекращаю указывать на них графическим выделением.

Разве что – сохранив за собой лишь право некоей престидижитации, то есть – право на тело-и-слово движение буквиц и их шрифтов.

Что это значит? А только то, что и судьбы России (а через них – человечества: кто ещё будет спасать оное, если не русские?), и судьбы совершенно не представимых пространств и времён сейчас будут зависит лишь от того, не кто именно – а как именно умрут или не умрут несколько бессмертных и смертных сущностей.

Которые – здесь и сейчас «надумали» реализовать свои частные претензии к непостижимому (и неделимому) миропорядку.

Возникает вопрос: а существует ли такая небыль, как частная претензия? Претензия на рай, которая – заключена в очертания тела (которое тело – может восходить из ада, может опускаться в ад, то есть – там всегда быть); такое существование (и спасение из него) было совершенно невозможно.

Поэтому – Цыбин направился к двери жилища артиста, его мастерской. До этого – он на скамье сидел в дворовом скверике. Потом – встал и отправился в левый угол двора (это если смотреть со скамьи в сторону Казанской улицы); потому (где-то на Московском проспекте) – Илья (тоже) перестал искать жизнь за бронированной дверью «Атлантиды».

Поэтому – всё, что уже произошло (сделав своё происхождение простым и наглядным), произошло чуть иначе: немного другими стали смерть и бессмертие – каждая корпускула (смерти и бессмертия – персональных и персонифицированных) сама стала мускулом своего бытия (и своего забытья) – выхода отсюда не было.

Но! Он и не был нужен. Ни линейные, ни плоские, ни объёмные или даже без-мерные решения просто не существовали. Следовало – другое: всему предстояло стать всем; «это» тоже – уже было, а теперь – наступало в гораздо в большем масштабе; то есть – ещё раз (но – так и не сделав (не) это своё происхождение ещё более простым и наглядным: даже и у совершенной личности есть пределы её личного несовершенства).