Как воспитать ниндзю

Сейчас надо было дать все и я была на грани безумия... Мне не было жалко – я защищала своих близких...

Удар, пируэт, еще страшный чудовищно точный удар, перекинутый нож в другую руку и снова мгновенный страшный удар... Удары шли почти непрерывно... Это не был обычный бой в клетке, когда звери такие неповоротливые...

Лавина неслась на меня, и мне нужно было не просто выжить там, где выжить было невозможно; увернуться там, где увернуться было невозможно – я должна была еще и убить врага!

И каждый удар по движущемуся на полной скорости мне навстречу животному должен был быть не просто страшно точен и молниеносен; он должен был еще быть чудовищным силе и хирургическим по решению, ибо второго удара по одному и тому же животному мне сделать было не дано – зверь должен был умереть после первого незаметного для него самого удара, настигшего его, когда я уклонялась и вгоняла клинок ему в сердце, пропуская его мимо себя на мгновение... Я не могла ни ошибиться, когда рассекала животному артерию или горло сбоку, ни дрогнуть рукой, ни заклинить нож, ибо я сразу бы оказалась безоружной в гуще разъяренных животных...

Я не могла ошибиться, когда я перерубала тяжелой заточенной рукоятью клинка позвоночник или шею кошки... И не могла потратить на это больше чем долю мгновения – ведь мне приходилось двигаться навстречу дикому потоку кошек – это был страшный экзамен...

Не просто засечь цель, вогнать и вырвать клинок в одно мгновение, так что кошка сначала и не замечала удара и тут же ударить в противоположном направлении, нет. Каждый удар должен был быть в точно определенное место, которое надо было угадать инстинктом раннее, чем ты еще увидишь кошку.

Ибо в этом страшном движении ты еще должна была попасть точно в сердце, артерию, позвонок среди тысяч подобных ударов в безумном хаосе мелькающих лап... И тут же бить со всей силой снова в совершенно другом направлении, с абсолютной точностью, безумно уворачиваясь при этом как никогда раньше...

В этом безумном вихре напряжения я потеряла себя...

Личности не было как таковой, – я была ударом, я охватывала все и словно сама кристаллизовалась в каждый удар, не думая, охватывая все свои возможности и все потенциальности ситуации – мое действие рождалось как молния без рассуждения из них, из ситуации, – как это было всегда...

Это была безумная песня разума, творящего непосредственно и воплощаемого безотрывно от осознания еще раньше...

Постепенно бой захватил меня, растворив в себе... Я сражалась самозабвенно вне времени, только безумно смеясь и забыв все на свете...

Наверно, это есть награда бойца перед смертью – полное растворение в бою, когда мысль становится действием, когда выявлена вся мощь, когда ты словно становишься единым со всей вселенной и оказываешься всюду, осознаешь все, охватываешь все, а руки твои словно движет невидимая сила, неотделимая от непрерывных вспышек молниеносной мысли... Нет ничего слаще этой беспрерывной череды вспышек озарений при охвате всего, постепенно переходящей в страшный единый поток, все же Единый, при безумном напряжении сверкания мысли – точно струны сливаются в одном безумном прозрачном напряжении... Единый, о Единый!

Это мой рай...

Лебединая песнь в пятнадцать лет.

Эта песнь непрерывного творчества, охватываемого в целом, и все же цельном в своем многообразии, когда нечто высшее поет в нас, рождаясь из чувства целого, отдельное и целое в непостижимом единстве – она поет тебе сквозь кровь, раны и боль; она стоит как пирамида или бесконечная гора даже когда тело умирает в бою; она есть ты сам! И в этой песне растворяется все низкое и мелкое, и словно раскрывается в беспредельность...

Шестнадцать лет мне исполнится послезавтра... Жаль, что меня самой там не было... Я ведь родилась на Рождество.

Глава 73 Ля-ля-ля, ля-ля-ля, мы убили короля

Очнулась я от далеких голосов над собой:

– Ее нашли в конце длинного коридора, сплошь заполненного трупами тысяч животных... Похоже, звери боялись подходить к ней даже мертвой...

– Да уж... Я видел ваших дочерей... Особенно эффектное зрелище являла Мари, хладнокровно стоящая посреди коридора и посылавшая пулю за пулей в рвущихся зверей, чтоб спасти свою сестру. Начисто игнорируя опасность и истерические крики родителей, требующих, чтоб она вернулась... Я видел, как она холодно заряжала ружье прямо перед несущимся на нее леопардом, а один раз просто убила кошку прикладом, когда не было времени...

– Мари жива? – спросила я, поднимая холодные и еще отстраненные, полные боя глаза, в которых еще не было меня, а было только понимание и сталь.

Раздался такой визг!

– Мне сказали, что ты мертвая! – обвиняюще сказала счастливая заплаканная Мари, спрыгнувшая откуда-то сверху; после того, как порядочно обцеловала, оплакала и чуть не задушила меня.

– Что там за стрельба? – медленно спросила я.

Меня поспешно перевязывали, ругаясь.