Как возможна логика в праве?

Позитивизм, в свою очередь, связан с обнаружением того, что именуется «сущностью права», которую он, в отличие от других правовых концепций, видит не в метафизическом (социологическом, психологическом и любом ином факторе), а в четком понятии права. Когда в позитивизме речь идет о сущности права то, как правило, всегда речь идет о выявлении сущности понятия права, т. е. применительно к праву его наиболее общие свойства как сущего устанавливаются путем логического анализа понятий. Ниже это будет продемонстрировано на примере концепции Е. В. Булыгина. В связи с этим критики Г. Кельзена замечали, что его правовое учение, как и юснатурализм, также основано на метафизических предпосылках неокантианской философии, представляя собой своего рода «логическое естественное право» (Ф. Зандер, Б. Хорват)[35].

Важнейшая идея Г. Кельзена – положение о Grundnorm, «основной норме» как высшей норме компетенции, которая введена австрийским правоведом в свою концепцию аксиоматически, т. е. как недоказуемая гипотетическая посылка. Как верно заметил М. В. Антонов, «она есть лишь мысленное условие для описания такого порядка под определенным углом зрения, то есть, с точки зрения непрерывной цепи создания правовых актов»[36]. Введение основной нормы было обусловлено трудностью связки мира фактов и мира норм, которая, как это часто бывает, возникает как обратная сторона одной из самых сильных характеристик концепции – логической четкости теории Г. Кельзена. В начале 1960-х гг. австрийский теоретик отказался от аксиоматического, т. е. метафизического характера основной нормы и признал ее волевое содержание, таким образом выведя свою концептуальную схему из мира должного в мир реальности, в мир фактов и человеческого бытия. Остановимся на этом моменте подробнее[37].

В 1962 г. в Зальцбурге состоялся международный симпозиум на тему «Естественное право в политической теории», двумя годами ранее вышло второе издание «Чистого учения о праве» Г. Кельзена. Симпозиум был связан с послевоенными статьями Г. Кельзена, посвященными видению юснатурализма с позиции нормативной теории права. Разумеется, вся проблематика вращалась вокруг конфликта нормативизма австрийского правоведа и находящегося на пике своей популярности юснатурализма, особенно в послевоенной Германии[38]. Особый интерес для понимания судеб позитивизма представляют те шаги и уступки, которые Г. Кельзен сделал в конце своей жизни после трагических событий XX в. Последние касались и лично судьбы австрийского правоведа, ведь идея о том, что именно нормативизм послужил обоснованию национал-социализма и фашизма (наряду, как ни удивительно, с правовыми идеями К. Шмитта, а также и философией М. Хайдеггера) в послевоенной Германии была очень актуальна, несмотря на то, что сам Г. Кельзен, как уже отмечалось выше, пострадал он нацистского режима.

В своем основном докладе, описывая мышление Аристотеля и представителей эпохи Нового времени, Г. Кельзен обосновывал, что афинского философа нельзя относить к представителям юснатурализма. В естественно-правовых позициях представителей эпохи Нового времени (И. Канта, Г. Гроция и др.) он, напротив, видел религиозную подоснову. Хотя было общеизвестно, что Бог в теориях новоевропейских мыслителей используется как логическая причина для законов мира (деизм), а отдельных французских просветителей XVIII в. (Гольбах, Гельвеций, Вольтер) вообще можно отнести к представителям раннего атеизма.

Ученик Г. Кельзена Р. Марчич относительно критики своим учителем религиозно-метафизической посылки юснатурализма заметил, что таким же образом в чистом учении о праве была введена основная норма, а на ней зиждется и вся сфера должного, нормативности. В ответ Г. Кельзен признал ошибочность своей базовой идеи о метафизическом допущении существования основной нормы как независимого от реальности основания правопорядка и согласился с тем, что сфера долженствования является коррелятом воли: «не может быть просто мысленных норм, – отмечал Г. Кельзен, – т. е. таких, которые являются смыслом актов мышления, а не смыслом актов волеизъявления»[39]. Как отметил М. В. Антонов, это признание Г. Кельзена является наиболее выдающимся моментом симпозиума. И действительно, надо отдать должное научной порядочности, смелости и честности австрийского правоведа, который переформулировал базовую идею своей концепции. Тем не менее, дальнейшая дискуссия выявила и другие проблемы нормативизма. Так, возник вопрос о том, что основная норма, если признать ее обязывающий характер, в таком случае зиждется на основаниях естественного права. И Г. Кельзен согласился с этим: естественно-правовые посылки могут быть адаптированы в рамках чистого учения о праве, и тогда «концепция основной нормы вписывается в юснатуралистическое правопонимание»[40].