Как все было, когда не стало прошлого

Халдерсен отключился. Он теперь видел лишь внутренним зрением, в миллионный раз возрождая свои горестные воспоминания, привычно возвращаясь к добровольно взятой на себя роли Иова. "Брат я змиям и совам друг. Кожа моя черна на мне, и кости мои истлели от жара. И все во мне уничтожено им, и нет меня; и надежду мою вырвал он, словно древо" [Там же, гл. 7.].

Психиатр продолжал говорить. Халдерсен не слушал его. Он выпил еще воды, стараясь справиться с дрожащими руками.

***

В ту среду Пьер Жерар, его жена, два сына и дочь только к полуночи смогли урвать время, чтобы перекусить. Каждый из них одновременно был и владельцем, и шеф-поваром, и официантом, и уборщиком маленького уютного ресторанчика "Зеленый Горошек" на Сэнсом Стрит. Дела в тот вечер шли необычайно, на редкость чудесно. Как правило, они выкраивали время для еды около половины шестого, перед тем, как начинался вечерний наплыв посетителей, но сегодня люди начали заполнять ресторанчик раньше - видимо, хорошая погода ускорила их обмен веществ - и до самого часа коктейлей ни у кого не было свободной минутки. Жерары привыкли поворачиваться быстро, поскольку владели, наверное, самым популярным в городе семейным бистро, у которого было много страстных приверженцев. Однако, подобная ночь - это уже слишком!

Они скромненько пообедали тем, что осталось: ребрышки цыпленка, немного отдающего жженой пробкой Шато Бейчеваль 97-го года, опавшее суфле и так далее. Их страшно мучила жажда. Одной из их причуд была эвианская вода, импортируемая из Франции. Нога Пьера Жерара вот уже тридцать лет не ступала на землю родного Лиона, но он сохранял многие привычки, свойственные его соотечественникам, в том числе, и тягу к минеральной воде. Французы не пьют много, но употребляемая ими вода должна выливаться только из бутылки и никогда из крана. Иначе есть риск испортить печень. Человек должен заботиться о своей печени.

***

Фредди Монсон в тот вечер заехал на Гиари к Хелен, и они отправились на ту сторону, в Саусалито, чтобы, как обычно, отужинать в "Ондире". "Ондир" был одним из четырех ресторанов - и все четыре славились старыми традициями - в которых он появлялся с неизменным постоянством. Он никогда не изменял своим привычкам. Каждое утро он неизменно просыпался в шесть и в семь уже сидел в оффисе у экрана, изучая то, что произошло на европейском рынке, пока он спал. В семь тридцдть местного времени открывалась биржа Нью-Йорка, и начиналась настоящая работа. В одиннадцать тридцать биржа Нью-Йорка закрывалась, и Монсон шел перекусить - всегда в "Зеленый Горошек", владельцу которого он помог однажды стать миллионером, посоветовав вложить акции в фирмы, слившиеся через два с половиной года в гигантскую "Консолидейтед Нуклеоникс". В тринадцать тридцать Монсон возвращался в оффис и занимался собственными делами на бирже тихоокеанского побережья. Трижды в неделю он кончал в три, но по вторникам и пятницам задерживался до пяти, проворачивая дела на биржах Гонолулу и Токио. Потом - обед, спектакль или концерт - всегда в сопровождении хорошенькой женщины. К двенадцати часам он старался уже быть в постели.

Человек в положении Фредди Монсона _обязан_ быть собранным. Он регулярно утаивал от своих клиентов от шести до девяти миллионов и держал все подробности этих махинаций в голове. Он не мог доверить их бумаге, потому что всюду могли оказаться глаза сканнеров; не мог он прибегнуть и к помощи электроники, поскольку всем известно: доверенное одному компьютеру может оказаться известным какому-нибудь другому, какую бы надежную защиту вы ни применили. Поэтому Монсону приходилось помнить подробности пятнадцати, а-то и больше, сделок, постоянно меняющуюся схему вычетов, а человек, которому приходится держать свои мысли в строгом порядке, быстро привыкает к порядку во всем остальном.

Хелен прильнула к его плечу. Он ощутил тонкий запах психоделических духов.

Монсон переключил машину на саусалитскую сеть и с удовольствием откинулся на спинку сиденья, доверяя управление транспортному компьютеру. Хелен проговорила:

- Знаешь, вчера вечером я видела у Брайсов две скульптуры твоего обанкротившегося друга.

- Пауля Мюллера?

- Его самого. Это очень хорошие скульптуры. Одна из них зажужжала, когда я подошла поближе.

- Что это ты делала у Брайсов?

- Я училась в колледже с Лизой Брайс. Вчера она пригласила нас с Мартой.

- Никогда бы не подумал, что тебе уже столько лет, - сказал Монсон.

Хелен хихикнула:

- Лиза намного моложе мужа, дорогой. Сколько может стоить скульптура Мюллера?

- От десяти до двадцати тысяч. Знатоки дают и больше.

- И при этом он на мели?

- Пауль обладает редким даром к самоуничтожению, - ответил Монсон. - Он просто не понимает, что такое деньги. Этим он спасает в себе художника. Чем глубже он увязает в долгах, тем лучше идет у него работа. Он создает, так сказать, поневоле. Хотя он, похоже, переборщил с последним своим кризисом. От отчаяния он перестал работать вообще. По-моему, это преступление против человечества, когда художник не работает.

- Как ты красиво говоришь, Фредди, - промурлыкала Хелен.

***