Как выйти из террора? Термидор и революция

Может показаться удивительным, но на протяжении последних двухсот лет термидорианский период (или, если использовать выражение, введенное в обиход Б. Бачко, le moment thermidorien) практически всегда находился на периферии исторических исследований, вне зависимости от того, к какой эпохе или к какой школе принадлежали исследователи, занимавшиеся Французской революцией. Другие ее этапы казались более яркими, более интригующими. Интерес к проектам реформ, Декларации прав, торжественному отречению от привилегий и титулов, стремление понять, каким образом страна, в которой в 1789 году практически не было республиканцев, вдруг, словно по волшебству, отвергла тысячелетнюю монархию, — все это приковывало взгляды к первым годам Революции. Энтузиазм, победоносная война едва ли не с целой Европой, Террор, народный подъем, претворение в жизнь утопий заставляли сосредоточивать внимание на годах диктатуры монтаньяров. А затем практически сразу появлялся Наполеон, чья фигура не переставала увлекать и очаровывать. На этом фоне Термидор казался скучным, серым, периодом разрушения, а не созидания. Как писал в свое время А. Собуль, «термидорианцы разрушили дело Революционного правительства и привели Республику к гибели»[260]. Казни монтаньяров виделись своеобразным трагическим финалом предшествующего периода, термидорианцы воспринимались лишь как «приобретатели, грабители и взяточники»[261], Конституция III года Республики не продержалась и четырех лет — иными словами, Термидор оказался напрасным. Как хорошо известно, в отечественной историографии на протяжении полувека он и вовсе выводился за рамки Революции. «9 термидора, — утверждал А.З. Манфред, — восторжествовала буржуазная контрреволюция. Гибель Робеспьера стала и гибелью якобинской диктатуры, гибелью революции»[262]. Последняя крупная работа, посвященная этому времени, появилась в нашей стране в 1949 году[263].

Эта своеобразная «незавершенность» термидорианского периода, попытки окончить Революцию, «выйти из Террора» как раз и оказались привлекательными для Бронислава Бачко. «Мне всегда было интересно, — рассказывал он, — открывать вещи незавершенные — труд, текст, жизнь». Конечно же, Термидор не так далеко отстоял от основной линии его исследований, как это могло показаться: он представлял собой настоящий «культурный поворот»; внимание термидорианцев к области культуры трудно переоценить — от создания новых государственных учреждений и высших школ до осуждения «вандализма» эпохи монтаньяров. Все это в книге, разумеется, есть. Но есть там и многое другое.

«Революционная историография, — отмечает автор, — испытывала особый интерес, и это вполне справедливо, к следующему вопросу: каким образом Революция пришла к Террору? Сползла ли она к нему незаметно, в силу обстоятельств? Представлял ли он собой "занос"? Несла ли она его в себе, как тучи несут дождь?». По словам Б. Бачко, поначалу казалось, что эти вопросы относятся к предыдущим периодам Революции, а Термидор лишен своей особой проблематики. Однако, «чем больше я продвигался в изучении источников, — вспоминает он, — тем больше у меня возникало ощущение, что центральная и специфическая проблема этого периода, политическая, культурная и социальная в одно и то же время, вращается вокруг вопроса: как выйти из Террора?». Этот вопрос неразрывно связан с Робеспьером, отношением к его личности, его наследию, его сторонникам (или, если угодно, «охвостью»), его ответственности за Террор[264]. И не случайно книга начинается именно с мифа о Робеспьере-короле — одного из удивительных ответвлений «черной легенды» Робеспьера.