Как выйти из террора? Термидор и революция

Селестен Гиттар де Флорибан, рассказывающий таким образом о событиях 9 и 10 термидора, является неоценимым свидетелем. Он записывает в своем дневнике мельчайшие подробности своей жизни — жизни все более и более разоряющегося рантье в революционном Париже. Он без устали ходит по улицам в поисках последних новостей, читает плакаты и газеты, участвует в спорах собирающихся на площади Карусели. Он еще и потому так падок на различные слухи, что принимает их с поразительной доверчивостью, порой заставляющей задаваться вопросом, истинна она или притворна. Он радуется аресту Эбера, «выпускавшего листок под названием Père Duchesne»: «Какое же великое счастье, что этот заговор был раскрыт, и надобно лишь надеяться, что все его главари станут известны». Двумя неделями позже, 16 жерминаля II года, он поздравляет себя с раскрытием другого заговора. «Бесчисленное число народа собралось на площади», где отрубили головы «пятнадцати весьма известным заговорщикам», а «главой этого заговора» был Дантон. А вот и еще один заговор: Шометт, «молодой человек тридцати одного года от роду, хорошо образованный и весьма умный... встал во главе заговора, чтобы удушить Национальное собрание. И получил сегодня вместе со своими сообщниками то, что они все заслуживали, — смерть. В какой хаос могли бы они ввергнуть Францию». 4 флореаля Гиттар вместе со своей секцией отправляется в Конвент, чтобы «поздравить депутата Колло д'Эрбуа и Робеспьера» с тем, что они избегли смерти от рук «убийцы Амираля» и Сесили Рено, «еще одной одержимой дьяволом»; к превеликому счастью, «оба были арестованы»[4]. А месяцем позже он совершенно не удивляется казни того же самого Робеспьера, равно как и известию, что тот хотел провозгласить себя королем.

Однако Гиттар, при всем своем легковерии, был не единственным, кто не усомнился в этой поразительной новости. Жорж Дюваль, молодой клерк, работавший у нотариуса в термидоре II года и ставший несколькими месяцами позже одним из вожаков «золотой молодежи», уверяет в своих мемуарах, что после казни Робеспьера «прошел слух — все современники тогдашних событий об этом помнят, — что он осмелился возжелать руки сироты из Тампля, и есть сведения, что этот слух не был беспочвенным. И если он и впрямь замыслил столь дерзкий план, то без сомнения ожидал, что мадам Елизавета, будучи обязана ему жизнью, замолвит за него слово перед своей августейшей племянницей. Робеспьер, убийца Людовика XVI, муж дочери Людовика XVI! И, без сомнения, наследник его трона»[5]. Жорж Дюваль — бесстыдный пасквилянт, выдававший за правду все слухи, ходившие по революционному Парижу. Таким образом, когда он пересказывает выдумки и слухи, на его свидетельство можно положиться. В данном случае перед нами лжец, вполне заслуживающий доверия.

История одного слуха

Слух о том, что Робеспьер хотел стать преемником Людовика XVI, не остался незамеченным историками Революции — особенно теми, кто занимался 9 термидора. Большинство не стало на нем останавливаться, упомянув и тут же с пренебрежением отвергнув: он был слишком абсурдным и к тому же полностью сфабрикованным.

Однако нам кажется, что к нему стоит отнестись со вниманием. И не для того, чтобы выяснять степень его обоснованности; наоборот, он привлек наше внимание именно в силу своей очевидной ложности.

Давно уже стало общим местом, о котором, однако, часто забывают, что ложный слух является реальным фактом общественной жизни, и в этом качестве он таит в себе часть исторической правды — важны не сведения, которые он готов предать огласке, а условия, при которых его возникновение и распространение стало возможным, состояние умов, ментальность и представления тех, кто принимал его за чистую монету. Таким образом, чем более ложен, абсурден и фантастичен распространенный слух, тем больше открытий сулит изучение его истории. А очевидно, что слух о Робеспьере-короле на самом деле циркулировал в беспокойном Париже 9 и 10 термидора; по крайней мере, некоторые участники тех событий видели в нем обнародование доселе скрытой правды. И интересно не только то, что такой слух существовал. Если 9 термидора этот слух смог укорениться в социальной системе образов, следует задаться рядом вопросов по поводу этой системы образов и самого события, от которого слух настолько неотделим, что при всей своей ложности повлиял на его развязку.

Мы можем лишь частично реконструировать историю этого слуха. По двум причинам: он оставил лишь мимолетные воспоминания, и свидетельства о нем нередко противоречивы. Слух распространялся в печати и из уст в уста. Однако это разделение весьма условно: газеты, афиши, брошюры, в которых сообщались новости, распространялись разносчиками, кричавшими во все горло, чтобы привлечь внимание публики. На улицах и площадях собирались толпы, и текст нередко читали вслух, по ходу комментируя.