Как выйти из террора? Термидор и революция

Что же именно рассказывали? Эта ошеломляющая новость имела несколько версий, поскольку видоизменялась по мере распространения (не говоря уже о том, что нет никакой уверенности, что все изначальные распространители рассказывали ее сходным образом). Более или менее неизменным оставалось лишь следующее: Робеспьер — роялист; с него наконец-то сорвали маску; это одновременно объясняет и цель его заговора, и меры общественного спасения, принятые Конвентом. На основе этой канвы люди импровизировали, добавляли подробности, приводили доказательства. Можно ранжировать версии этого слуха от самой простой до самой изощренной: у Робеспьера (и / или в Коммуне, у полицейских чиновников) была найдена печать с изображением лилии; два человека пытались освободить из Тампля «юного Капета»; пятеро «негодяев» уже хотели провозгласить короля; Робеспьер собирается жениться на дочери Капета, и брачный контракт уже подписан.

Той же ночью ходил слух о тайном сговоре между Комитетами Конвента и «роялистами», читай — «иностранной партией». Робеспьер-младший сразу же после освобождения из Ла Форс произнес в Ратуше речь, яростно обличая факцию[6], «желающую поработить народ, удавить патриотов, открыть двери Тампля и освободить оттуда юного Капета». Исполнительный комитет Коммуны поздно ночью принял решение об аресте пятнадцати депутатов, «притесняющих» Конвент. И тут же пообещал гражданский венок «отважным гражданам, которые арестуют этих врагов народа... осмелившихся на большее, нежели сам Людовик XVI, и заключивших в тюрьму лучших из граждан».

Отметим, что, выводя Конвент в роли «притесняемого» «кучкой негодяев», «врагами народа», Исполнительный Комитет разом разрешал весьма деликатную проблему легитимности восстания. Коммуна и «лучшие из патриотов», таким образом, представляли собой «поднявшийся с колен народ», который восстанавливает свой суверенитет, но не настроен против Конвента, национального представительства. Он действует лишь для того, чтобы освободить Конвент «от притеснения заговорщиками». О другой попытке Коммуны, быть может, самой отчаянной, свидетельствует черновик прокламации ее Исполнительного комитета, процитированный Куртуа: «Народу стало известно, что по поручению чужеземцев, господствующих над Комитетом общественного спасения, в Тампль прибыл патруль, чтобы освободить гнусных отпрысков Капета; патруль арестован, и Совет умертвил Капетов». Не было ли это искаженным отзвуком гулявших по улицам слухов о том, что Комитеты отрядили воинское подразделение для защиты Тампля? Не было ли это показателем паники, охватившей Коммуну в ее последние часы, когда после полуночи Гревская площадь стала все быстрее пустеть и ее начали покидать последние группы канониров?

Как бы ни обстояло дело с этими прокламациями и их реальным распространением, они могли лишь внести свой вклад во всеобщую сумятицу. Слухи перетекали из одного в другой, и все вместе сливались в единый слух о том, что роялисты начали действовать и хотят освободить «гнусных отпрысков».

Слух достигает своего апогея ранним утром 10 термидора, когда после взятия Ратуши Робеспьер и другие депутаты, «объявленные изменниками Родины», были доставлены в зал заседаний Комитета общественного спасения по соседству с тем залом, где проходило непрерывное заседание Конвента. Можно сказать, что бумеранг вернулся: обросший новыми деталями слух возвратился в свою отправную точку. И наконец, в распоряжении Конвента оказались материальные доказательства роялистского заговора, замышлявшегося в Ратуше: ему были доставлены «книга постановлений Коммуны и печать заговорщиков, на которой совсем недавно была выгравирована лилия, и печать эта находилась на письменном столе в Коммуне». Отметим, что разные версии протоколов данного заседания расходятся в одном вопросе: кто принес эту «гнусную печать»? «Граждане из секции Гравилье»? «Мировой судья из секции Гравилье»? «Депутация комиссаров секций»? «Мировой судья, назначенный представителями народа для проведения обыска в Ратуше»? Как бы то ни было, многие депутаты писали о том, что они сами видели эту печать с лилией. После получения этого доказательства пересудам не было конца. Среди депутатов и, без сомнения, на трибунах рассказывали, что «Робеспьер замышлял вступить в брак с дочерью Людовика XVI, что он хотел восстановить на троне Капета», и эти пересуды «занимали умы» (если верить Баррасу, который отмечает это в своих «Мемуарах», добавляя, однако, что «лично он ни на секунду не поверил этим утверждениям»; мы еще вернемся к его свидетельству).