Как выжить среди принцесс

К финалу вечера все на гимнастике и вокруг гимнастики были в курсе насчет зубика. Думаю, человек пятьдесят за день было охвачено – считая вместе с садиком, магазином у армян, куда мы зашли за соком, гимнастикой и супермаркетом, где мы стояли на кассе.

Домой Злата ехала с чувством выполненного долга. В машине уже засыпала. Устала очень.

В общем, дайте женщине медиаповод, и она перевернет мир.

60. Профориентация-4

Кошка Фифа заболела, ей нужно давать лекарство. Размолотые таблетки она ест только с мокрым кормом. Мы со Златой заехали в зоомагазин. Злата выходит и гордо несет два пакетика «для взрослых кошек с чувствительным пищеварением».

– Когда я вырасту, – говорит Злата, – я стану балериной.

– Балериной? Здорово! – говорю я.

Не то чтобы это было для меня шоком. У нас с двух лет «платье-туфельки-помада» и полтора часа ее не трогать. Девица танцует под мультик «Барби. Розовая туфелька» и музыку Чайковского. Уже подумываем записать ее на хореографию.

– Но сначала я буду врачом, работать в стоматологии. Лечить деткам зубки. А если лечить нельзя, буду их вырывать! Больно!

Смеется. Смех немного зловещий.

– Э-э… хорошо, – говорю я, пока ребенок окончательно не превратился в микро-Доктора Зло. – То есть сначала ты будешь стоматологом, потом балериной?

– Да! Буду танцевать!

– В Большом театре?

– Нет!

– В Малом? – вспоминаю я советскую киноклассику. «Я артистка Больших и Малых академических театров…»

– Нет! Просто танцевать, папа.

– Хорошо, – я вздыхаю. Мне, если честно, жаль расставаться с Большим театром. Я слишком хорошо это представил.

– А потом я стану продавцом в зоомагазине.

– Хм-м.

Вот это поворот. Папино живое воображение сразу подсовывает соответствующую картинку.

– Да! В своем зоомагазине! Это будет мой зоомагазин, – продолжает Злата мечтательно. – Вы будете с мамой приходить, покупать еду для Фифы.

По человеческим меркам Фифе тогда исполнится лет сто пятьдесят. Я представляю седую Фифу – почему-то в зеленом тюрбане, с длинным мундштуком в лапе. Кошка выпускает аккуратные облачка дыма и смотрит на меня насмешливо и равнодушно. «А чего ты хотел? – словно спрашивает меня Фифа. Глаза ее мерцают. – Они сами выбирают свои пути».

– Там у меня еще будут косточки для собак. Цветные, рядом с кассой. Всем понравятся!

– Э-э…

Дети, дети. Все у вас впереди. Все тысячи дорог.

61. Секретный папа

Лиза своих не сдает.

Ехали со Златой в машине к театру, чтобы забрать Василису с занятий. По пути решил выяснить у дочери, как зовут родителей ее воображаемого друга Лизы. Чтобы добавить подробностей к следующим историям. Судя по обрывкам информации, что до меня доходят, у воображаемого друга Лизы там целый мир – похожий на наш, но другой. Совершенно фантастический. А папе Лизы я уже даже как-то звонил.

– Злата, как зовут маму Лизы?

Пауза. Через некоторое время, нехотя:

– Лариса.

– Маму Лизы зовут как нашу маму?

– Да!

– А как зовут папу Лизы?

Снова пауза.

– Злата? Как зовут папу Лизы? Или ты не знаешь?

Девица, глядя на меня в зеркало, очень серьезно:

– Лиза сказала, что папа сказал ей не говорить никому, как его зовут.

– Да? Почему?

– Потому что он – секретный агент!

Однако.

Вот вы смеетесь, а я всегда это подозревал.

62. Огурцы и песни

Злата играет маленькими игрушками из киндера и громко, с посылом, как говорят актеры, распевает песню собственного сочинения:

– Вира, вира! О, о! Вира-вира, о, о!

Причем с легкостью перекрывает телевизор. Я эту песню слышу не в первый раз и уже окрестил ее песней монтажников-высотников. «Майна, майна, о, о!» – только не хватает. Но проблема в том, что мы всей семьей смотрим на кухне фильм «Экипаж», а под Златин саундтрек это решительно невозможно. Василиса не выдерживает:

– Злата! Хватит! Не слышно!

– Злата, действительно, – говорит жена. – Иди в гостиной поиграй.

– Вира, вира…

– Злата!

– Ну, хорошо, – она нам делает одолжение, мелочь пузатая.

Злата собирает игрушки и уходит в гостиную… и тут же раздается:

– Вира, вира, о, о!

Возможно, акустика и наука, но какая-то очень странная. Потому что Злату слышно лучше, чем телевизор, находящийся в двух метрах от нас. С экрана на меня беспомощно смотрит артист Данила Козловский, четыре года изучавший сценическую речь у лучших мастеров. Прости, Данила.

Василиса рычит и в отчаянье закрывает лицо руками.

Я вздыхаю. Встаю и достаю из заначки два свежих огурца. Два – потому что у Василисы тут же загораются глаза. А мне? Она тянет руки, забыв про фильм. Данила, проигравший в сценической речи четырехлетней девочке, а в экранном обаянии – огурцу, мрачно пьет водку и ерошит себе волосы. Огурцы помыты, почищены. Василиса уже хрустит.

– Отнеси второй сестре, – говорю я.

Василиса берет огурец и убегает.

– Вира, вира… – песня обрывается на полуслове.

Тишина.

Василиса возвращается, радостная. Мы смотрим фильм. Грустного Козловского вынимают из самолета и отправляют на вулкан. Там что-то взрывается, течет лава, огонь. Напряжение нарастает.

Через минут пять:

– Вира-вира, о, о! Вира-вира, о, о!

Мы переглядываемся.

– Кажется, она доела огурец, – говорю я.

Данила уходит стреляться.