Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

У картишек нет братишек! Один проиграл триста пятьдесят блоков сигарет. А на Бутырке, говорят, один просадил семьдесят две тысячи баксов.

— Будешь завбагом?

— Прекращай!

— То есть не хочешь быть заведующим богатством?

— А, это да! Это я буду.

Кенотаф — пустая, не содержащая погребения могила. Такие создавали в Риме, Греции, Средней Азии в тех случаях, когда умершего на чужбине человека нельзя было похоронить.

27 ноября. 19 одноярусных шконок. В хате — от двенадцати до девятнадцати человек. Не перегружают. Из окна — унылый, заводской пейзаж. И где только в Москве берутся такие места? На Матроске радовали своим видом две фабричные трубы. Здесь же из окна открывается шикарный вид на древнюю разбитую водокачку. Дальше вообще нечто загадочное: то ли строят, то ли производят что-то. Собаки воют, крысы носятся, как скаковые лошади. Кажется, если выберешься из окна, они сожрут тебя раньше, чем пристрелит охрана.

Наутилус-Медведково. Телевизора по-прежнему нет. Газет тоже. Продольный предложил прошлогодние. Хохмач! Это как же тебя должна была измордовать жизнь, чтобы ты пошел работать в тюремщики?

Мордва — название собирательное. Мордва состоит из шокшей, мокша и эрзя. Ох уж эта непростая мордва!

Дальняк с «положняковой» дверцей! Дверца раздолблена, но прикрывается. Место под зеркало, но без зеркала. Две недели лично, каждый день, клянчил зеркало. Наконец поставили. Пять окон. Два шкафа. Десять сейфообразных тумбочек, две вытяжки, два шнифта — вот и вся обстановка. Радио нет. Телевизора нет. С телефонами большая проблема. Шконки, как на Петровке. Ресничек нет. Стекла с металлической сеткой внутри. Типичный медвытрезвитель, собственно, он и был таковым.

Один «специалист» рассказывал:

— Один сарай разбирал, а в сене — цыганская иголка! Схватил по незнанке и через три месяца крякнул. Покойника помыли, воду вылили под калитку, перешагнул через эту лужу — готово дело! Еще один покойник. Элементарно! Один волос конский, лежавший на пороге, перешагнул, все — кранты. Просто не заметил и через две недели помер. В огороде яйца зарыты. Разбил — хана! Готовченко. А бабы: сохнешь по одной и сохнешь, смотреть не на что, а ты сохнешь и бросить не можешь. Борщик с ее месячными поел! Другой бабе футболку дал зашить, порвалась по шву, а она мне в манжетку перца напихала.

— Зачем?

— Вот и я не знаю, зачем. Хочу ее спросить. И сколько такого всего… особенно по деревням — беда! А другая бабка умереть не может. Ее корежит, ломает, она орет: «Потолок разрубите!» Не померла, пока не разрубили.

Бахрам — с золотыми зубами и с привычкой подолгу смотреть на человека. Многие не выдерживали и орали:

— Че вылупился? Если хочешь чего, скажи прямо.

Он молчал, не вступая в диалог. Продолжал смотреть.

Молдаванин — копия Коли Денисова в молодости. С походкой человека, несущего на плечах рояль.

Еврейский дед Львович. Как умудрился попасть в эту компанию, одному Яхве известно.

Саня — бульбаш, работник автопарка. Шофером на автобусе задавил пассажира. Белорусская честность написана на лице. Несмотря на всю честность, и он наскочил на корягу правосудия.

30 ноября. Не то младший прапорщик, не то младший лейтенант с лицом пай-мальчика, воспитанного в образцовой деревне, требовал для телесного осмотра всем одновременно обнажить торс. В коридоре мороз, минус пять, не меньше.

— Вот у нас в городе герыча вообще нет на продажу. Сижу в «Крестах», подельник загоняет мне «объебон». На, говорит, приколись. А там сорок девять потерпевших, из них двадцать калек, десяток трупов. Тема такая: пристраивается фуцин около подъезда барыги или на этаже. И как только видит, что ты купил, молотком по голове: «На!» За полграмма, за грамм. Ну, и мусора тему закрыли полностью. Теперь кто болеет, едет в другой город.

— У меня тоже случай был: взял, мигом спереди и сзади по ножу приставили. Короче, пришлось отдать. Ладно, думаю. Взял сумку, бросил в нее инструмент всякий, типа слесарь я, и поехал. Взял, спускаюсь. Опять: здрасте, нож в спину, нож в пузо. Я им: парни я щас все отдам, но у меня в сумке. Не пугайтесь: там молоток с приваренной трубой вместо ручки, вот там все и лежит. Ага, говорят, доставай, не пугаемся. Я достал, взял молоток за ручку и прямо в лоб одному «На!» И ведь сориентировался, не острым концом бил, а плашмя. Череп у него, однако, треснул. Второго как волной смыло. Первый же около стены, ноги по-турецки, как-то неестественно осел. И сидит в позе мертвого Будды. Выбегаю из подъезда, в руке молоток, на нем кровь, кожа, волосы, а в ручке, действительно, грамм. Я его в суете так засунул, что без проволоки не вытащить. Короче, обтер я молоток бумажкой и слинял. А уж убил, нет — не знаю. С той поры я один туда уже не ходил. Только вдвоем. Эта публика рядом крутится, но подойти ближе боится. Как тут возьмешь? Спина к спине встал, и все — не взять.