Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

— Ну атасный, ставили человека на атас. У него там все было, и чифир, и курить, и сахар, вот он и смотрит, чтобы мусора не застукали. Вот он, значит, кричит. Мы телек вырубаем и все по своим местам. Так тувинцы в этот момент вообще видеть преставали. Только и слышно: бум, бум — рогом кто в балку, кто в стену вошел, а если рыбу завозили, так они прозревали, в рыбе, видать, что-то есть от этой слепоты. Короче, освободился я. А дело было осенью, октябрь уже. А я такой в кожаном плаще и лодочках. А там октябрь. Считай, уже зима. А зимы такие, что обалдеть можно, на проверку выходили в тулупе, оленьих шапках и унтах. В две баклажки наливали кипяток, одну засовывали спереди, за пояс, а другую сзади, и только так и выдерживали проверку. А это всего двадцать минут. Так вот, решил я зависнуть в Кызыле. Мне приятель говорит, есть тут одна дама, а я ему: готов, готов прям жениться. Как водится, все купили и пошли в гости, да я там и остался. Женщина попалась хорошая, дом отдельный. Она поваром в кабаке работала. Так вот, я, как Иван-дурак на печи семь месяцев и провалялся. Тамара мне прямо говорила: ты можешь даже из дома не выходить, ни к чему это. Сиди, говорит, на месте и все; работа тебе не нужна, я сама все сделаю. Ну а что ж, она в ресторане — жрачка от пуза, ходить там некуда, да и мороз такой, что и незачем. И женщина хорошая, любила меня. Единственное, что старше меня на семь лет и воспитание у нее колоссальное, если ко мне кто приходил, так она даже за стол не садилась, все приготовит и уйдет, чтобы не мешать. Короче, живу неделю, приходит ее подружка. Пью я вообще немного, а тут нажрался конкретно. Тамара вообще уснула, а ее подружка прикопалась: проводи и проводи. Люська, возраста Тамарки, тоже видная такая бабенка. Пошли, говорит, поднимись со мной. Ну я и поднялся. А она квартиру имела на третьем этаже пятиэтажки. Квартира полностью упакованная, и музыкальный центр, и стенка, и ковры, короче, все, что надо. Она бухгалтером на фирме или заводе работала. Еще выпили. Не хочешь ли принять ванну, спрашивает. Что же не принять? У нас, то есть у Тамарки, только баня. Лежу в ванне, смотрю, Люська ломится. Она-то баба ничего, высокая, ухоженная, все при всем, но я таких знаю. Через неделю такие сразу наезжать начинают, к рукам прибирать, оглянуться не успеешь, а уже смотришь из-под ее каблука. Трахнул я ее и утром, как можно раньше, поскакал домой. Надеялся успеть до того, как проснется Тамарка. Не успел, примчался, бьюсь в двери, как бабочка в стекло, а Тамарка не открывает. Главное, мороз такой, что охренеть можно. Покричал я, побился и к приятелю ходу. Переночевал, объяснил все. А назавтра опять к Тамарке в гости. Мы с приятелем и его бабой пришли. Тамарка смотрит на меня, как на врага народа. А я ей: пьян был, и все. Пришли к этой Люське, выпили, и я отрубился. И все. Стою на своем, как наши под Москвой в сорок первом. Она мне и говорит: я, мол, понимаю, тебе пойти некуда, вот тебе комната, живи, но как жилец. А я ей: мол, ты что, разве дело в том, что мне идти некуда? Да нет же, дело в другом. Хотя дело именно в этом. И главное, мороз, сволочь, за тридцать. Короче, через неделю помирились. Вообще, баба она хорошая, вот только разница в возрасте, и мать ее меня полюбила. Ты говорит, если что, ко мне обращайся напрямую, тоже хорошая баба, жаль, померла.

— Так сколько тебе было?

— Тридцать три.

— И что же у нее ни семьи, ни детей?