Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

— Жена! — кричит он с высоты табуретки. — Иди на кухню, ставь сковородку, лей в нее масло и кидай в него гвозди, будем калить гвозди. Видишь, гнутся, потому как не прокалены.

Жена радехонька, что муж не пьет, а хозяйством занялся. Плохо разбирающаяся в тонкостях гвоздей, идет на кухню и выполняет все, что просил муж. Муж же — хитрая бестия, цоп телефон, и звонит в «скорую».

— Жена сошла с ума. Забирайте.

— А что случилось?

— Гвозди жарит.

Жену, натурально, забрали.

Под Брянском разводят страусов. Говорят, успешно.

Увидел на стене комара. Огромный, совершенно черный, с сантиметровым жалом-хоботком. Такой укусит в глаз, так тот вытечет. Прямо чернобыльский комар.

Художник режет мне экслибрис из подошвы ботинка. Получается неплохо.

Однажды на спор Пикассо показал мне, как за полтора часа можно нарисовать тридцать картин. Я вначале не поверил. Как? Он выставил на стулья тридцать кусков оргалита и провел сверху тридцать синих полос. Затем внизу каждого — тридцать зеленых полос. Через полтора часа тридцать картин, как одна копеечка, сохли уже готовые. Не могу сказать, что это были шедевры, но это было сделано очень достойно. Точно такими пейзажами торгуют на Арбате. Спор я проиграл. Пикассо оказался талантливым мастером, вот только алкоголик и наркоман.

16 июня. Туалет. Два очка. Стеклоблоки вместо окна. Один отсутствует. Сквозь него виден прожектор, фонарь, точнее, древняя лампа, освещающая контрольную полосу. Это ночью, а днем — та же полоса, кирпичный убогий забор, а за ним недостроенное жилое здание в пять этажей. Какому идиоту взбрело в голову строить жилой дом с видом на зону, понять трудно. По субботам на четвертом этаже сидят местные девицы и любуются на зеков как на зверушек. Иногда слышится: «Эй, девушка, сиську покажи». Не показывают, сидят, смотрят, скучают. В древнем писсуаре загаженная кафельная стенка отделена кирпичом. По стене тянется ржавая труба, а оттуда льется вода — это и есть писсуар. Вода, вырывающаяся из трубы, издает звуки, похожие на те, что издает человек при страшном поносе. Иногда звуки меняются и напоминают то, что происходит при нажатии пальцем на кнопки воздушно-пузырьковой пленки. Помнится, в детстве я их очень любил давить пальцами. Сейчас эти звуки не радуют. Когда включают воду, в туалете стоит гробовая тишина. Она тоже не радует.

20 июня. Вчера весь день шел дождь. Он шел и сегодня утром. Потом небо очистилось, но уже под вечер. И вдруг, когда стемнело, из-за крыши выглянуло огромное яркое лицо луны. Глаза печальные, брови домиком.

В помещение вошел быковатый хохол. Лицо кретина. Два часа назад получил по роже за идиотский поступок. Закрутил руку одному. В голове мелькнуло: «Сейчас что-нибудь попросит». На общем режиме слово «дай» заменяет слово «здравствуй». На шконке лежал, блестя яркой обложкой, журнал «Вокруг света». С обложки отрешенно взирал на окружающее лаосский будда.

— Дай посмотреть, — выдавил хохол из своих внутренностей.

Я промолчал, нарочно игнорируя детское желание кретина. Здесь вообще ничего нельзя показывать. Ни сигареты, ни журналы, ни газеты, ни, упаси боже, продукты. Тут же услышишь «дай» — и еще трепать будут и обижаться. А если дашь, так тут же возникнет очередь желающих что-нибудь урвать. Дашь — лох. Не дашь — жмот или мышь.

— Степа, а Степа, — давил из себя хохол, явно обращаясь ко мне.

— Я не Степа. Меня зовут Стас.

— Дай посмотреть.

— Смотри.

Хищная рука кретина тут же потянулась к будде.

— Сеансы есть? — Существу абсолютно все равно, какой это журнал, и ему невдомек, что в «Вокруг света» сеансов не бывает, разве что могут показать потрепанные сиськи пожилой нубийской женщины.

— В этом журнале сеансов не бывает, — сохраняя спокойствие, ровно сообщил я.

— Мало ли чего тута может быть, — глубокомысленно изрек хохол.

Ну где их ловят? Как он умудрялся жить на воле? Ведь ел же что-то каждый день, деньги зарабатывал как-то. Натуральная мужская особь гомо сапиенса.

И потянулись дни медленно-медленно, тысячевагонным грузовым составом, груженным секундами, часами, неделями, месяцами, доверху наполненные встречами, словами, матом, никчемными людьми, кровью, грязью и смертями.

Куда несет меня река жизни? Почему на моем пути одни пороги? Масса людей сидит на катерах и яхтах, в мягких креслах, потягивает пивко и комфортно плывет по медленному течению, а я — в прохудившейся байдарке, орудуя сломанным веслом, пробираясь сквозь пороги вверх по течению. Зачем? Почему мне так? Дьявол, дьявол и тысячу раз дьявол. Где же ты, мой добрый ангел? Ну помоги же мне, наконец, пожалуйста, накрой меня своим крылом, смилуйся надо мной. Что еще от меня требуется? Покорности? Смирения? Силы духа? Сохранить разум? Дай мне знать, махни крылом.

Шорох — и в окне мелькнуло размытое лицо. Кому приспичило заглядывать в четыре утра в санчасть? Поди разбери. Чудны крестьянские дети. Деревня дураков продолжает поставлять своих питомцев и гордо их демонстрировать.

— Прекращай сдавать людей, Саша! — За криком следует пощечина.

— Ты же, пидорас несчастный, сдал его. Скотина! Животное! — Следующая пощечина.