Как взрослые (СИ)

Кто-то приладил к мобиле динамик и на всю орет бессмертный Хой[1]. Мне хорошо.

Вчера было плохо, сегодня хорошо, а завтра станет хуже. У нее появился какой-то мудак, говорит, любовь. Просила не писать и не звонить.

Родители на грани развода. У нее — любовь. У Кости — олимпиада по физике. У меня — алкоголь. Каждому свое.

Рита

Проснулась посреди ночи и лежала без сна. Чудились шорохи и шаги за дверью. Но страшно не было.

Мне давно не снился Кирилл, и фото с ним все реже привлекало мое внимание. Время неумолимо мчалось вперед, заставляя меня забывать голос, черты, образ. Оставляя только бестелесную тень на задворках сознания. Кажется, это называется «жизнь продолжается». Поезд набирал ход, и я не знала горевать или радоваться. То, что я начинала новую жизнь без него немного пугало, однако одновременно и двигало вперед. Теперь в моей жизни появился Костя, он занял место в партере и постоянно маячил перед глазами. Куда бы я ни шла, с кем бы ни была, даже сейчас я закрывала глаза и видела перед собой его вместе с искорками на дне его ореховых глаз, дурацкой привычкой лохматить свою шевелюру, манерой по поводу и без облачаться в деловые костюмы и поглядывать — совершенно по-деловому — на наручные дорогие часы. Какой он, когда спит? А когда занимается любовью? Да-да, любовью, слово «секс» по отношению к нему кажется неуместным, грубым.

Господи, дожили. Я вместо того, чтобы считать овец, думаю о том, как бы увидеть его в столь интимный момент. Наверное, всему виной вчерашний почти семейный вечер и наш поцелуй. Борисовы… Надо же…

Этого не стоило делать, даже думать об этом не стоило. Но я поднялась с кровати, взяла подушку и на цыпочках прошествовала в комнату Кости. Пусть прогонит мою бессонницу.

В спальне Кости было так темно, что я не могла рассмотреть даже очертания предметов — просто всепоглощающая вязкая, как жижа, темнота. Поэтому тихонько прикрыв за собой дверь, позвала:

— Костя, Кость…

Он не отозвался. И я сделала несколько шагов вперед наугад, приблизительно в сторону кровати.

В ушах тишина трещала, как электричество. Почему-то очень вспотели ладони, вцепившиеся в подушку мертвой хваткой. Я так волновалась, словно от этих нескольких шагов зависела вся моя жизнь.

— Кость, ты спишь? — Я, наконец, наткнулась на кровать и присела на нее.

— Да… — глухо пробормотал Борисов.

— Ну, спи. — Я кое-как примостила свою подушку на свободное место и прилегла рядом с ним.

— Спасибо, что разрешила. — Готова поклясться, в этот момент он зарылся пятерней в свою многострадальную шевелюру.

— Кость, ты только что опять взлохматил себе волосы, да?

— Да… я так предсказуем?

— Нет, что ты! — улыбнулась, потому что именно это мне в нем и нравилось — постоянность, предсказуемость. Кирилл был другим — непонятным, переменчивым и угадать его настроение подчас было просто невозможно. Когда-то я восхищалась таким его качеством, а сейчас радовалась, как ребенок, предсказуемости Кости.

— Ой, Кость, прости… Я совсем забыла, — спохватилась, — мы же договаривались… о личном пространстве, а я сейчас нарушаю…

Теплая рука неожиданно легла мне на плечо, пальцы легко пробежались по предплечью.

— Ничего, иногда можно… нарушить.

— Я в темноте, как слепой котенок, совсем ничего не вижу, — от напряжения слова прозвучали неуверенно и гулко.

— Необязательно видеть, в темноте остальные чувства обостряются и вполне заменяют зрение. Слепые люди удивительно зорки.

— Не знаю, я чувствую себя совершенно беспомощной, это немного пугает.

Я слышала дыхание Кости совсем рядом, и хоть он и убрал руку с моего плеча, кожа в том месте приятно покалывала.

— Не бойся, закрой глаза и прикоснись ко мне. — Его голос лился не спеша, как горный ручеек, но, тем не менее, заставлял прислушиваться. Я нерешительно протянула руку и почувствовала гладкость его кожи. Ощущения ошеломили меня. — Что ты чувствуешь, не видя глазами, а только ощущая ладонями?

Я провела ладонью по его руке, до локтя. Потом стремительно направилась вверх по маршруту, достигнув шеи, пальцы коснулись щеки, зарылись в волосах.

— Тепло, совершенство линий, — шепотом произнесла, плавно спустившись к щеке и замерев там. Опасно близко находились манящие губы — то запретное, к которому прикоснуться означало капитулировать. — Вот если бы здесь было светло, то обязательно нашла бы какой-то изъян, оспинку, шрамик или еще что-нибудь за что зацепился бы взгляд, это навеяло бы какие-то мысли, воспоминания.

— А так под твоей ладонью только я, — он произнес это своим глубоким, насыщенным голосом и ладонь невольно потянулась к запретному плоду — губам.

— Только ты, — задумчиво произнесла, вырисовывая причудливые узоры на приоткрытых желанных губах.

— Вот видишь, и не страшно уже. — Он убрал мою ладонь со своего лица и отодвинулся.

Мало… Ничтожно мало… Как же он не чувствует, что мало?.. Больше, надо больше. Воздуха, ощущений, прикосновений, темноты… Его… Меня…

«Прикоснись ко мне!» — хотелось закричать.