Как Запад стал богатым (Экономическое преобразование индустриального мира)

Так случилось, что в XVI--XVIII столетиях морская торговля была в одно и то же время важной сферой экономического роста и областью жизни, неуклонно противостоявшей средневековым принципам политического контроля. Усилия Испании, Португалии, папского престола и возникающих национальных государств поставить под контроль морскую торговлю так и остались нелегитимными, поскольку им недостало всеобщего признания; напротив, эти усилия отличались противоречивостью, они конкурировали друг с другом, обрекая себя на неудачу. Существовали важные торговые маршруты, подобные рейсовым маршрутам Ост-Индской компании или португальским дальневосточным рейсам, на которых удавалось поддерживать частичный политический контроль с помощь гарнизонов в конечных портах. Но к концу XVIII века, когда Адам Смит разработал интеллектуальные основы рыночного ценообразования в качестве принципов национальной политики, свободное ценообразование уже господствовало в морской торговле просто в силу неустранимого беззакония. Богатство народов Смита появилось в 1776 году, и далеко не случайно, что в том же году американские торговцы и контрабандисты придали своим профессиональным несогласиям с британскими законами о мореплавании благородную форму притязаний на личную свободу и политическую независимость -- у старого режима уже не было сил сдерживать эти стремления.

У нас нет данных для количественной оценки роли морской необузданности в сдвиге от средневековой экономической практики к современной. Но сам дух средневековой жизни, воплотившийся в идеологии первых централизованных монархий, обеспечил беззаконию важную роль в такого рода переходе. Средневековая система почти не знала способов принятия новых линий разграничения между политикой и экономикой. Ее политические структуры, хорошо укрепленные вечными истинами религии и иерархической верностью, цементировавшей класс воинов-землевладельцев, были лишены способности признавать и устранять ошибки, искать новые решения. Были неизвестны современные политические механизмы, позволяющие предлагать, обсуждать, экспериментировать и принимать изменения. Отсутствовал систематический интеллектуальный подход, который позволял бы оценивать разные альтернативы и последствия изменений; изменения можно было обсуждать только как ересь, аморальность или предательство. Изменения были возможны лишь в той степени, в какой политическая власть игнорировала их, не видела или старалась не замечать или не могла им воспрепятствовать. Сама завершенность и негибкость феодальной системы сделала ересь и восстания необходимыми компонентами изменений, и морская торговля была, конечно же, плодотворным источником того и другого.

Только в последней четверти XVIII века Адам Смит открыл, что "естественная справедливость" на стороне контрабандистов, а не на стороне тех, кто хлопочет о поддержании средневековых традиций прямого контроля над морской торговлей. Намного раньше это открытие было сделано контрабандистами, которые с XV века бросали средневековой традиции вызов много более мощный, хотя и менее красноречивый, чем открытие Смита.

Рассмотрев в главе 4 возникновение современной системы налогообложения по фиксированным ставкам, которая сменила средневековую практику произвольного изъятия того, что требовалось для военных и иных более или менее постоянных нужд государей, мы обнаружим, что и здесь беззаконие, принимавшее порой форму вооруженных восстаний, сыграло важную роль в создании современных институтов.

В следующих трех разделах мы поднимем некоторые вопросы перехода от феодализма к капитализму, происходившего с 1350 до 1750 года. Прежде всего, рассмотрим воздействие поднимавшегося капитализма на феодальную аристократию.

Влияние капитализма на феодальную аристократию

В конце XV и начале XVI века военная мощь перешла от феодальной аристократии к королевским правительствам. Легко описать, как повлияло это перемещение политической власти на феодальную знать. На индивидуальном уровне изменения в военном деле вели почти к полной утрате феодальными сеньорами своей политической и военной власти. Но на коллективном уровне результат был совершенно иным. Социальные связи феодальных семей открывали им доступ ко всем звеньям власти, и оттуда вышли многие лидеры гражданской и военной администрации новых центральных правительств -- формы участия в политической жизни были так приспособлены к новым обстоятельствам, чтобы не выпустить власть из рук. Феодальные семьи были менее удачливы во всем этом в Нидерландах и наиболее успешны -- в Пруссии, где сильное влияние юнкеров на политическую жизнь сохранялось даже после первой мировой войны.