Как затеяли мужики за море плыть

— А за каким же хреном мы к берегу тому правим?! Чего мы у тех изуверов не видали?

— Из прорубя да в полымя угодить! Вот те раз!

— Не желаем мы такой стоянки! Пущай назад, в море повертают!

К гоношащимся, шумящим мужикам Чурин подошел, строго цыкнул:

— А ну-кась, языковерченье свое враз умерьте! Не вам, сиволапым, решать, причаливать али нет! Повиноваться дело ваше, — и добавил немного мягче: — Не тронут нас япошки, не боись. Мы их не токмо пушками, но и сморком своим отпугнем. Нам ли сей мелюзги страшиться?

Мужики приободрились и на приближающийся берег уже с любопытством смотрели.

— А с чего ж у них, братцы, обычай такой душегубский завелся? задумчиво спросил Михайло Перевалов. Ему ответил Андриянов Алексей, мужик с такими светлыми глазами, что, казалось, закрыты бельмами они:

— В Христа не веруют, бонзами службу правят, вот диавол их и наущает правоверных истреблять.

Но Алексею возразили:

— Сие неверно.

Все обернулись — рядом с ними стоял Иван Устюжинов в кафтанчике немецком, при шпаге. Волосы его цвета дубовой стружки в косицу связаны, бородки пушистой, которой Ивашка прежде так гордился, уж нет — гладенько побрит Иван.

— Ну а коль неверно, — ковыряя пальцем в ухе, сказал Игнат, — так поучи, сделай милость, раз вумником заделался.

— Тому уж двести лет минуло, — заговорил Иван, — как латинянские попы — францисканцы, доминиканцы, августинцы — с наглостью великой принялись народ японский под крыж свой латинянский подводить. И мало того, что сами перегрызлись меж собою, но и тутошних дворян во взаимную вражду вовлекли. Сущим содомом вся земля сделалась. Поначалу японцы новую веру охотно принимать стали, но, разглядев в том причину неурядиц, коими попы католические пользовались и рабов в Европу обманом отправляли, решили корень бедствий своих в одночасье вырвать. Единым указом главного японского правителя всех латинских священников с островов изгнали, а многих и смертию казнили. С тех самых пор и не терпят они у себя иностранцев, говоря, что, пока светит солнце над Японией, ни один иноземец не будет жить на ней и ни один японец её не покинет. Только голландцам по причине их давней безвредности разрешено бывать на островах и вести торговлю небольшую. Такая вот история.

Мужики молчали, то ли не желая верить Ивану, то ли обмозговывая рассказ.

— Да и откель ты все сие знаешь? — сурово спросил узкогрудый, озлившийся после битья «кошками» Сафронов Петр. — Али тебе сами япошки об оном говорили?

— Нет, я в книге одной прочитал.

— А врут все книги твои, — грубо отрезал Гундосый Федька, хотел было смачно на палубу плюнуть, но подавился слюной, заперхался, закашлял.

— Врут, врут! — с ухмылками замахали мужики руками, не глядя в глаза Ивану, а он, понимая, что с ним попросту дела не хотят иметь, схватил за рукав Игната, с мольбой заглянул ему в лицо:

— Ну почему вы не верите мне? Почему? Что я вам сделал?! Кафтан заморский надел? Ну так сброшу его! За что рожи свои от меня воротите?

Игнат дернул руку, освободил рукав от сильных пальцев Ивана, тихо сказал:

— Я тебе вот что, сударь любезный, скажу: штаны свои заморские сбрасывать не торопись, а то и вовсе с голой задницей останешься. Да и не в них суть. Мы, сударь, хоть и не разделяем резвость Измайлова Гераськи и плыть токмо вперед желаем, а никак не назад, но того человека, кто заговор их вздорный господам открыл, признаем Иудой. Весьма печальна доля тех, кто по Маканруши ноне ходит. Лучше б им сразу удавиться, чем от голоду и холоду потихоньку подыхать.

Иван снова вцепился в руку Игната, только побольней, чем прежде, сморщился Суета.

— Так вы… меня в Иуды обрядили?! Меня? — зашептал испуганно Иван.

— А кому ж, как не тебе, об оном адмиралу донести…

— Братцы! — закричал Устюжинов. — Зачем облыжно говорите? Не я, не я сие сказал!

— Ты! — вырвал свою руку Суета из цепких пальцев юноши. — И давай-ка, Ваня, подальше от нас держись, а то, не ровен час, дивные вещи по нечаянности случаться могут — споткнешься да в воду упадешь. Безотлыжно помни сие, Иван.

Между тем приближались к берегу, на котором голубели остроконечные высокие горы, пологие склоны которых спускались к самой воде, исчезали в ней, чтобы в ста саженях от берега появиться уже в виде черной причудливой скалы, рифа или крошечного острова. На мысках, выступах, утесах, точно огромные букеты, лепилась зелень, яркая и сочная. Виднелось немало удобных бухт, но Чурин, почти очистив мачты от парусов, продолжал искать, казалось, лишь только ему одному известное удобное место для пристанища «Святого Петра». Его ученики, Бочаров и Зябликов, проворно бегали от борта к борту, бросали лот, сообщая штурману, стоящему на руле, результаты замеров:

— Пятнадцать футов с правого борта!

— Тринадцать с левого!

Мужики с восторгом глядели на наползающий берег.

— Ну, братцы, не знаю, как там сами японцы, а уж земля у них отменно красива! — восклицал один.

— Да! — соглашался другой. — Преизряднейшее велелепие!

Но их восторги третий охлаждал:

— А хрена лысого лепота сия стоит. Ну разве вырастет на оном камне пшеница али рожь?