Как жаль, что так поздно, Париж!

– Завтра суд. Может, что-нибудь, как-нибудь?..

Юрий Михайлович знал, что ребята за глаза зовут второго тренера «что-нибудь, как-нибудь».

– Может, ты с ними еще в постель ляжешь? Сами разберутся.

Юрий Михайлович повесил трубку, и опять эта мысль – «Уйти – и всё» – возникла, но легкости и освобождения уже не принесла.

– Уйдешь тут! – сказал он, входя в кухню. Полина повернулась от плиты. – Это я так, своим мыслям.

Тренировка назначена на двенадцать, но он выехал сразу после завтрака. Уже сидя за рулем и осторожно выруливая между стоящими во дворе машинами, вытащил из кармана записную книжку. Сорина Татьяна – Гипроцемент, Волховский переулок. В каких только конторах не работают люди, с ума сойти. Просидеть всю жизнь в Гипроцементе! Тут не только мужа из дома выставишь, тут на весь свет обидишься.

Как и все люди, связанные со спортом, Юрий Михайлович был убежден, что остальные земные профессии способны возбуждать только скуку.

– Тебе что, скучно стало? – спросил он Татьяну.

– При чем тут скучно? – пожала она плечами.

– Смотри, какая ты красивая и как красиво одета. Небось, это Володя тебе привез?

Он знал, как разговаривать с этими молодыми дурами, скольких уже повидал на своем веку! Татьяна была не хуже и не лучше прочих.

– Красота проходит, а твой ребенок никому, кроме отца, не нужен, – втолковывал он ей.

Татьяна смотрела в сторону, соглашаться ни с чем не хотела.

– Ты такого парня больше в жизни не встретишь, это я тебе авторитетно заявляю.

– Ну уж, – усмехнулась Татьяна.

– Ставлю тысячу баксов, через десять лет проверим. Идет?

Кончилось тем, что он усадил ее в машину («Гипроцемент подождет!») и повез на тренировку.

«Что-нибудь, как-нибудь» с красным возбужденным лицом, не обратив внимания на Татьяну, кинулся к Михалычу.

– Сорин! Голеностоп! – крикнул он. – К Петренко увезли.

Юрий Михайлович почувствовал, как что-то оборвалось и заныло в сердце.

На решающий тур в Таллин команда уехала без старшего тренера. И конечно, без Сорина. Сорину предстояла операция. Нелегкая. Петренко – прекрасный хирург, но все же не Господь Бог. Так он сам о себе сказал в ответ на вопрос Юрия Михайловича о перспективах. Сезон был проигран. Без Володи Сорина нечего и думать выиграть в Таллине у киевлян. Да никто и не позволит выиграть. По всему раскладу – не позволят.

– В сущности говоря, проиграна жизнь, а не только сезон, – сказал Юрий Михайлович второму тренеру, когда тот зашел попрощаться перед отъездом в Таллин.

Юрий Михайлович, укрытый клетчатым пледом, лежал на диване. Журнальный стол, придвинутый к дивану, был завален «Огоньками», «Московскими новостями» и еще целым ворохом журналов и газет.

– Вот, – сказал Юрий Михайлович, показывая на стол. – В какое время живем, какие проблемы решаются! А нам голеностоп Сорина весь свет застит.

«Хорошо тебе рассуждать, – подумал второй тренер. – Ты в Таллин не едешь».

– Я в грязи этой мараться не буду, запомни, – вдруг сказал Юрий Михайлович.

Второй тренер молчал.

– Не буду! – крикнул Юрий Михайлович. – Никогда этим не занимался, а под конец жизни тем более не буду!

Думать про Михалыча, что он просто валяет дурака, было сродни богохульству. Но второй тренер уже подумал это.

– Под конец жизни?! – снова крикнул Юрий Михайлович.

Вошла Полина и села на диван в ногах у мужа. Он, откинувшись на подушки, смотрел с ненавистью.

– Ты слышала?

– Да. Успокойся. Тебя это не касается. У тебя сердце, ты никуда не поедешь.

Второго тренера звали Игорь. В кармане у него лежал конверт, который только что в передней, когда он снимал плащ, передала ему Полина. Ни слова не говоря, молча протянула конверт, и он так же молча взял его. Теперь, вертя в пальцах хрустальную рюмку с коньяком, думал: «Неужели Михалыч знает про конверт и валяет дурака?»

– Ты куртку теплую с собой бери, знаешь, как в Таллине? Солнце ослепительное, а ветер ледяной, – говорил Юрий Михайлович, протягивая Игорю руку и не вставая с дивана.

В конверте лежало две тысячи. Игорь пересчитал купюры, остановив машину в короткой улочке между Летним садом и Институтом культуры. Теперь до необходимой суммы – десять тысяч – недоставало пятисот долларов. Их должен был дать Сорин, но Сорин в больнице, а от Татьяны денег не получишь, это ясно.

Поезд на Таллин уходил вечером. Команда еще днем уехала на автобусе, но он не мог успеть с ними из-за этих проклятых денег. Надо десять тысяч, больше можно, меньше нельзя. Так сказали верные люди. Уж они-то знают, сколько стоит место под солнцем. Под солнцем высшей лиги. Уж они-то знают.

«Мараться не буду, ишь ты! – вспомнил Игорь. – А ведь я почти ничего не сказал ему, только намекнул, мол, что-нибудь, как-нибудь… Все хотят остаться чистенькими, но все хотят остаться в высшей лиге».

Вдруг поразила мысль, что Михалыч, возможно, ничего уже не хочет! Должно быть, это и есть старость, когда ничего не хочешь?

А Полина – умница. И конечно, она ничего не сказала ему про конверт. Не стал бы Михалыч притворяться. Умница Полина, сама спросила, когда он позвонил: «Баксы нужны? Сколько?»