Как жаль, что так поздно, Париж!

Все, кто нас любит, живы – вот оно, счастье. Потом теряешь, теряешь. И «всех» остается меньше и меньше. Я-то богатая, у меня еще есть адреса!

«Мой день начинается со звонка к сестре». Это написала Илонка в придуманной одной Мариной и сделанной другой Мариной газете, которую мне подарили 4 ноября 2001 года. Пока есть кому звонить, все остальное – детали.

Кстати, она замечательно написала обо мне и нашей жизни в этой газете. Вообще, сколько людей на моей памяти зарыло в землю свои таланты!

А сегодня не надо тоски,
Надо жизни идти навстречу.
Прибегу, подымусь на носки,
Обниму этот ласковый вечер.

Это – Илонка, еще в Пржевальске. Прекрасные строчки, а вот ничего этого в себе не развила. Или вот Таня Позняк. Стихи, песни – всё умеет, талант неподдельный, а жизнь истрачена совсем не на это.

Почти каждый встреченный человек – отдельная страница в романе под названием «Жизнь». Вот и Таня Позняк с моим совершенно родственным к ней отношением, к ее бедам, удачам и неудачам.

Я и Марину убеждаю: пиши. «Всё скучно, кроме газеты», – отвечает. Мне смешно это слышать: уж я ли не любила газету!

Но из любви вырастают,
Как из мальчишьих брюк…

Это из старых-старых моих стихов:

…Заледенею от муки,
Стану сосулькой в горсти.
И ты вдруг протянешь руки,
Чтобы меня спасти.
Ах, из любви вырастают,
Как из мальчишьих брюк.
Снится мне: я, растаяв,
Падаю мимо рук.

Может, наверное, показаться, что главным в жизни были газета, стихи и проза. А ведь это не так. Главным были люди. Это и есть нескончаемый роман жизни: встречи, расставания, разговоры, притяженья, разъединенья, драмы, радости, обиды, прощенья, прощанья…

Пусть взойдет лицо твое в сумерках
Надо мною в конце пути.

Как давно я это написала, конец пути еще даже не брезжил.

«Скучно, должно быть, прожить всю жизнь с одним мужем», – сказала мне когда-то мама, всего пятнадцать лет прожившая с нашим отцом. В 1926-м они встретились, а в 42-м он исчез во тьме ГУЛАГа. Но вот скучно-то мне никогда не было. Многое было, а скуки – никогда.

Утверждая, что самое важное – люди, не имею в виду только самых близких, в том числе главного человека всей моей жизни – Бориса. Пусть взойдет лицо твое в сумерках… (Я недавно прочла в дневниках Шварца: «Близких описывать – не хватает трезвости». Как это верно!) Имею в виду не только близких – всех. Жизнь, как лента конвейера (aу, скороходовский конвейер!), а ты сама – как деталь на этой ленте. Кто-то тебя оглаживает, кто-то забивает в тебя гвозди, ты движешься, движешься вместе с лентой, десятки глаз смотрят на тебя, оценивают, что-то в тебе меняют.

Как меняемся, как меняемся.
Вот зовут, зовут – не меня еще,
Не меня.
Я жива еще.

И даже газета у меня есть, как это ни странно. Маленькая, но все же газета. И еще люди, к которым я прихожу, на Невский, 70, как в дружеский клуб, где «все понятно, все на русском языке». (Как замечательно это, кстати, сказано, у Твардовского: «Вот – стихи, а все понятно, все на русском языке».)

Энергии заблуждения уже, конечно, нет, откуда бы ей взяться в нынешнем контексте жизни? Наверное, она есть у нашей Насти, Марининой дочери, и у тех, кто вокруг нее. Вероятно, это еще и вопрос возраста, а не только общественных и личных обстоятельств.

Я уже тут говорила про стихи «из троллейбуса». Пока он тащится с Петроградской стороны через Тучков мост, по 1-й линии, мимо нашего бывшего дома, в котором я прожила двадцать лет, а Борис – сорок, мимо церкви, куда его носили крестить, мимо университета, с которым связана вся его жизнь – пока троллейбус едет, о чем только не передумаешь! И думая о Насте, я твержу, чтобы не забыть, пока еду, вот такие строчки:

Сколько весен пролетело, сколько зим!
Как прекрасно быть на свете молодым.
Сколько весен пролетело, не считать,
Перед этим все богатства – нищета,
Все удачи-неудачи только дым…
Как прекрасно быть на свете молодым!
Если б не измучило вконец
Вечное кружение сердец,
Стрелы ревностей, шипы обид —
То, чем каждый, как плющом, обвит,
Обожжен, как инеем седым.
Трудно быть на свете молодым…