Как жила элита при социализме

В головах молодых Ивана Петровича и Андрея Егоровича постоянно воз­никали какие-то авантюрные прожекты. С большим энтузиазмом они каждое лето обсуждали будущий пеший поход по Беларуси. Все ж таки в молодости Шамякина не покидала жажда передвижения — при всей его любви к оседлости, домашней уютности (притом скромной). Над планами писателей их жены только усмехались. И правда: друзья активно собирались тридцать лет, но так и не отва­жились отправиться в дорогу.

Уже в 1990-е годы я знала молодую пару — журналистов, которые пешком обошли Беларусь по диагонали и по периметру, не раз совершали паломниче­ство в Полоцк. Когда-то паломничество было нормой. Мой глубоко верующий прадед каждое лето ходил, еще до революции, из Терюхи в киевскую Лавру. Может, потому и нас, его потомков, что-то звало в путешествия, а в Киев тянуло буквально ежегодно. Меня — еще посозерцать, не в паломничество, мою дочь Машу — уже именно с этой целью.

О посещении элитой церквей по зову сердца в советское время речь, конечно, не шла. Наслаждались как художественными объектами. Но к природе отноше­ние оказалось именно благоговейным. Многие писатели, художники, партийные работники были в то время рыбаками и охотниками. Я знала и страстных при­верженцев «третьей охоты» — заядлых грибников. Среди хорошо мне знако­мых — Олег Лойко, Иван Науменко. Интересно, что кто-то свое увлечение смог передать детям, кто-то — нет. Но вообще бродить по лесу, находя в этом наилуч­ший отдых, любили очень многие.

Бывших деревенских парней и девчат тянуло к земле, к сельской идиллии. Именно потому они завели дачи под Минском. Как правило, все они сами выса­живали плодовые деревья и кустарники, и в садоводстве находили радость. Отец запрещал вырубать совершенно выродившиеся яблони — считал живыми.

Художники больше стремились к оригинальному оформлению домов, дач, например, народная художница Беларуси Нелли Счастная, семья Ларисы Мележ и Бориса Семилетова, наших соседей по даче. Они постоянно находились в поис­ке необычных решений, деталей. Все это было, однако, принципиально не то, что проявилось позже, во время бума строительства коттеджей и особняков в 1990-е годы у представителей разной торговой и прочей мафии. Именно мафии, потому что за трудовые деньги трехэтажный особняк с бассейнами и теннисными кор­тами не построишь. Достаточно сравнить дачи настоящей элиты, которая имела при социализме большие гонорары, и нынешние дворцы.

На самом деле в этих виллах и окружавших их садах все стандартное, покуп­ное, пошловатое — типа гномиков у бассейнов. А у художников — собственные творческие находки. Среди них назову альпийские горки, которые у Мележей каждый год получаются разные и гораздо лучше, чем у более богатых соседей с их садовниками и дворниками. У Нелли Счастной (вообще-то на даче их жили четверо сестер и брат Коля) вспоминаю занавеску на веранде из камешков — куриных богов. И удивительные вязаные Татьяной Счастной вещи. Жаль, что сегодня мало кто стремится к такому художественному самовыражению, а ведь именно теперь появились и материалы, и аксессуары, и цветы, саженцы редких деревьев. Правда, моя племянница стала очень хорошим мастером почвейка.

Нужно воздать должное и советской власти, давшей, пусть и небольшие — по шесть соток, но собственные наделы земли очень и очень многим труженикам. Нигде за рубежом такого явления не было. Иностранные гости нам открыто, не зная о муках строительства, завидовали. Нынешнее появление большого количе­ства строительных материалов не может не радовать, в советское время на них был дефицит.

Однако из всех видов отдыха самым важным было для элитариев постоянное общение друг с другом — вот именно «роскошь человеческого общения». На примере «писательского» дома по ул. К. Маркса, 36 это особенно показательно.

Постоянно ходить в гости к соседям — в порядке вещей, просто жизнен­ная необходимость. У нас гости не переводились, потому что жена Шамякина — исключительно гостеприимна. У меня осталось впечатление от времени 1950—1960-х годов: мама на стол постоянно подает и убирает, подает — убирает. Но даже без непременного вечернего стола захаживали коллеги-писатели пого­ворить о делах Союза писателей и журналов, о книжных новинках — ведь все книгочеи.

Но особенно часты разговоры о политике. Друзья — Макаенок, Шамякин, Кулаковский, Василевский — вообще говорили очень откровенно, доверяя друг другу. Я невольно через стенку слушала. Еще когда мои однокашники, друзья о политике понятия не имели, я ею буквально пропиталась.

ХХ съезд КПСС и доклад Н. С. Хрущева «О культе личности» обсужда­лись чрезвычайно горячо и долго. Были сторонники и противники обоих — Сталина и Хрущева, каждому из литераторов оказалось что вспомнить. Впрочем, родные наши и папиных друзей пострадали мало — они ведь были крестьяне, а от репрессий гибла партийная и творческая элита. Все единодушно утверждали, что в 1937 году и позже они, шестнадцати-семнадцатилетние, о репрессиях поня­тия не имели, даже жившие в городах.