Как жить?

Я быстро скинул все, что на мне оставалось, и юркнул в постель. Я обнял сразу нескольких женщин, впился в целое семейство губ, гладил и разминал грудь, живот, бедра целого стада. Талия у нее отсутствовала, бюст сразу переходил в бедра, и только мощные складки выдавали подвижную часть туловища. Но живот был нормален. Это бесформенное, громоздкое тело не было безобразным. Оно подчинялось законам особой гармонии, здесь были свои прелести. Зарываясь головой в необъятную грудь, я чувствовал под собой трепетное тело женщины. Оно легко отзывалось на мои ласки, управляло собой энергично и непринужденно. Однако я терялся от чрезмерного изобилия. Я пытался подмять ее под себя, но накрыть ее всю было невозможно. Корабельной палубой она покорно расстилалась подо мной, качала и грела. Я загребал ее, но все валилось из рук — добра было много, слишком много. Тело ее выскальзывало, не поддавалось. И лишь когда я начал свирепеть от томления, от жадности, от желания, оно стало покорным, заскрипело от цепкой хватки и потянулось ко мне. Уткнувшись в расщелину тяжелых грудей, я обхватил их руками и придавил к небритым щекам. Я растирал ее затвердевшие сосочки о свою щетину и топтал, топтал эту огромную женщину, чтобы завоевать ее тело, сделать его подвластным, чтобы оно не ошеломляло, не стесняло меня, не засасывало бы, как трясина. Я поднял лицо и соединил грудь, соски ее были влажны. Они требовательно уставились на меня, я попытался поймать их ртом, но, сколько ни пытался, как ни ворочал — грудь была слишком велика, и нужна была пасть бегемота, чтобы справиться с нею. В этой неравной борьбе я, кажется, забыл про Ларису. Между ног вклинилась ее рука, В следующий миг я уже купался в лучезарном море. Меня подбрасывали его теплые волны и, срываясь с гребней волн, я уходил все глубже и глубже. Нет, ее не назовешь неуклюжей. Тело ее ритмично пульсировало подо мной, широченные бедра ударяли в бока, а руки лежали на моей спине и с каждым взмахом давили меня ко дну. В ней было много ребячьей непосредственности, и это возбуждало меня. Мой маховик раскручивался, и уже оба мы дрожали в тяжелых, немыслимых оборотах. Словно широкий солдатский ремень я стегал ее тело безжалостно и хлестко. Запаренный, взмокший, я свалился, наконец, в сладком изнеможении, а она благодарно обняла меня и целовала голову, ерошила слипшиеся волосы.

— Иди наверх, — предложил я.

— Я раздавлю тебя.

— Я потому и прошу.

Она неловко приподнялась. Села сначала боком, потом развернулась ко мне спиной. Кровать сразу прогнулась, я был вдавлен в глубокую яму и она, повернув голову, виновато спросила:

— Может не надо?

И не дожидаясь ответа, приподняв свой зад, она шарила под собой, ища мой поникший стебель. Когда нашла, встряхнула и, не выпуская из рук, присела на него, убедилась, что все в порядке, сделала несколько движений, после чего отняла руку и опустилась до основания. Пружины взвизгнули. Кровать лязгнула всеми железками, а вскоре заметалась, как утлая лодка. Она действовала не спеша, методично. Движения ее были сильны и звучны, как удары кузнечного молота. Но меня занимало другое. Я пожирал глазами необъятный мясистый зад. Меня все больше влекло к нему. И чем дольше я ласкал его, тем сильнее раздирало желание познакомиться с ним поближе.

Я признался в этом Ларисе. Она пыталась что-то возразить, но я уже тянул на себя огромный зад, она жаловалась, ей было больно. Я был в отчаянии, я уже ничего не хотел, я мучился от бессильного желания. Вдруг Лариса опрокинулась на спину. Не успев понять, в чем дело, я оказался верхом на ее груди и сразу же, не без ее участия, попал за щеку. Она поправила подушки, подняла выше голову и деловито закачала головой, тщательно, вытянув губы, смачивая меня слюной. Сочные губы блестели, тонкие ноздри раздувались на вдохе, румяная, как апорт, головка неутомимо кланялась моему паху. Но я желал большего. Лариса отпустила меня. Без слов развернулась ко мне спиной и тогда я вкусил наконец всю сладость общения с ее великолепной задницей. Она ойкнула, когда я вошел туда, но потом успокоилась и я начал медленно, осторожно развивать свой успех. Я заходил туго, чувствовалась близкая кость. Я прижимался к ней всем существом, путался в складках ее живота и, подхватывая на весу полные матовые груди, сходил с ума и хватал разгоряченным ртом ее спину, шею…

… Утром я улетел.

* * *

… Мог ли я думать, что увижу ее? И тебя Нина, и тебя Стелла, и вас Елизавета Михайловна, и тебя, которую я так и не узнал как зовут, и тебя, имя которой давно забыл, и тебя, и тебя… Но отчего такой страх? Какой страшный уродливый сон наша встреча. Мне жутко смотреть в ваши шальные незрячие глаза. Ну, очнись хоть одна, это же я — Витя! Делайте что хотите, но узнайте же, признайте меня!

Их нагота заслоняла, душила меня. Я падал в мешок, сотканный из голых, знакомых мне женщин, и он затягивался все туже и туже. Еще мне казалось, что это большие белые камни. Сейчас они обрушатся на меня, и белая гора встанет на этом месте.