Хотя в домашних школах давали неформальное образование, в итоге из них нередко выходили вполне развитые ученики. И если одни говорили о бесплодных попытках выучить азбуку, то другие могли вполне уверенно читать. Томас Купер с особой теплотой и благодарностью вспоминал время, проведенное под опекой Гертруды Арам, или Старой Гэтти. Ее классная комната «всегда была полна учеников, которым эта опытная и старательная наставница преподавала искусство чтения и правописания. А ее вязание (которому она учила и девочек, и мальчиков) приводило в восхищение весь город». Под ее руководством Томас научился бегло, уверенно читать и мог разобрать даже «десятую главу книги Неемии со всеми трудными словами, точно как священник в церкви». Также анонимный автор статьи в School Board Chronicle в 1872 году утверждал, что обучение в домашней школе принесло ему намного больше удовольствия и пользы, чем дальнейшая учеба в официальной национальной школе, где, с горечью замечает он, учителям удалось только подавить его дух и совершенно отбить интерес к учебе. Впрочем, опыт разных людей мог различаться: у Фредерика Хобли остались противоположные впечатления о времени, проведенном в домашней школе. Для него это было просто место, где его оставляли на время, пока родители были заняты, подробностей своего пребывания там он не помнил, разве что усвоил, что этого места лучше по возможности избегать.
Телесные наказания были широко распространены во всех викторианских образовательных учреждениях: и в закрытых средних школах, где обучались дети из богатых семей, и в бесплатных заведениях для малоимущих. В домашних школах царила в целом более благожелательная атмосфера, и возможно, поэтому некоторые родители выбирали именно их. Но большинство взрослых считало, что ребенка невозможно ничему научить без физической дисциплины — с XVI века в общественном сознании укрепилась мысль, что мальчикам необходимо «вкладывать ума через задние ворота». Более гуманный подход, состоявший в пробуждении у детей интереса к предмету и устном неодобрении нежелательного поведения, разделяли очень немногие. Дополнительные условия для телесных наказаний создавали переполненные классы и нередко молодость учителей и отсутствие у них достаточной квалификации. Как иначе шестнадцатилетний юноша мог поддерживать порядок в классе, где сидели 60 или 70 десятилетних детей?
Считалось, что телесные наказания не только укрепляют власть учителя, но и способствуют концентрации внимания. Многие учителя твердо верили, что ребенок делает ошибки просто потому, что недостаточно старается или невнимательно слушает инструкции. Одного за другим детей избивали за орфографические и грамматические ошибки, неправильно решенные задачи и плохой почерк. Считалось, что избиение, особенно в публичной обстановке, способствует соблюдению тишины, приучает детей смотреть в нужном направлении, садиться и вставать, когда велят. Наказания вынуждали ребенка ловить каждое слово учителя.
Аккуратность и послушание были очень востребованными и ценными качествами отчасти потому, что из учеников, способных точно следовать инструкциям и выполнять не отвлекаясь множество одинаковых упражнений, выходили хорошие фабричные работники. Во многих школах, особенно ближе к концу века, порядки и обстановка походили на фабричные, и это было не случайно. Школа должна была стать тренировочной площадкой для жизни, в которой существовала жесткая иерархия со строгими правилами и установками. Четкое подчинение вышестоящим требовалось от каждого, начиная с горничной и заканчивая конторским служащим. Телесные наказания в школе позволяли любому, кто хоть немного отступал от правил, получить запоминающийся урок. Тем самым они готовили детей к реальному миру.
Если дело не доходило до телесных наказаний, их могли заменять унизительные публичные ритуалы. На ребенка могли надеть позорный колпак или поставить в угол, некоторых ставили на стул перед всей школой, на шею часто вешали доску, где мелом было написано, в чем ребенок провинился. Некоторые учителя прибегали к еще более жестоким методам. В одной школе виновный должен был стоять, пока весь остальной класс пел: «Посмотрите на тупицу, который не выучил свой урок». Другие учителя требовали, чтобы школьник принимал определенные, предполагающие напряжение позы, — например, в течение продолжительного времени стоял, держа в вытянутых руках книгу или другой предмет. Порка тростью, кожаным ремнем и деревянной линейкой также часто принимала форму публичного унижения и сопровождалась ритуальным поведением — например, от жертвы требовали поцеловать розгу, чтобы усилить страх перед наказанием и придать ему более глубокий смысл.