Как живете, дети?

О тебе, мой мальчик, я знаю еще и другое. Ты вовсе не злой мальчишка, у тебя доброе сердце, умеющее любить, уважать, ценить, благодарить. Но среда, в которой ты находился, заставляла, вынуждала тебя поступать именно наоборот.

Надо же защищать себя, когда нападают, восстанавливать ущемленное достоинство! Скажет кто-то тебе: «Кретин!» (а это слово, ты чувствуешь, вовсе не ласковое) — ты говоришь обидчику то же самое и бьешь его кулаками по голове. А тот начинает кричать: «Мама!» И взволнованная мать обидчика тоже не скупится на грубости: «Тебя нельзя выпускать из дома! Вот недоразвитый!» И ты показываешь ей язык.

Вот как складываются твои отношения с окружающими.

Разве это радостное детство?

А один твой сосед уверял меня: «Он несносный! Бьет наших детей! Ни с кем не ладит! Не умеет играть, только мешает детям!»

Вначале, когда в прошлом году я впервые познакомился с тобой, я был озадачен, я был не подготовлен к работе с тобой. Школа обычно старается избавиться от детей, с которыми трудно работать. Таких детей причисляют к разным категориям, каждая из которых именуется медицинским термином, и отправляют в разные специальные школы. Не сомневаюсь, мой мальчик, иной педагог поступил бы так же в твоем случае. Вначале я было подумал, что уже через месяц-другой ты усвоишь правила поведения в школе, научишься читать, писать, считать. Но я ошибся: моя методика, способствующая успешному развитию всех остальных, не оказала на тебя прямого благотворного влияния, результат никого не обнадеживал. Ты оставался пугливым и дерзким, а учебный год закончился так, что ты научился называть только несколько букв и рисовать несуразные кривые, называя их домом.

«Нужно оставить его в классе на второй год!» — советовали мне некоторые коллеги. Но оставить ребенка на второй год в классе не соответствует моим педагогическим взглядам. Даже на заре своей педагогической деятельности, когда на такие случаи я смотрел с позиции «мне было бы легче», я был далек от мысли оставлять младшего школьника на второй год. Теперь же никто не сможет уговорить меня в пользу такой меры. Ребенку трудно, он сам не понимает, в каком состоянии находится, он больной, только эта болезнь совершенно другого рода, чем обычные болезни, которые лечат врачи. Она подвластна только педагогической терапии. Какая будет польза ребенку от того, что он второй год посидит в том же классе, но уже вместе с другими детьми? Это же не кинофильм какой-нибудь, который он готов смотреть хоть 10 раз подряд! Ему сразу наскучит все, а с ним будут обращаться как со второгодником и потому — негодником. И он станет еще хуже, станет действительно «трудным», а учителям будет дан повод оправдывать безрезультатность своих стараний: видите, он такой, с ним ничего не поделаешь!

Нет, мальчик, я не оставлю тебя в классе на второй год! Как же я буду смотреть тогда в глаза моей педагогической совести? Ведь скажет мне она: «Ну зачем, учитель, избавился ты от своего долга? Зачем оставляешь без своего присмотра, на чужое попечение ни в чем не повинного, беспомощного маленького человека?» Мне будет всегда стыдно встречаться с тобой в будущем на улицах нашего города, я буду прятаться от тебя, чтобы не наказывал меня своей доброй улыбкой, а может быть, и усмешкой озлобленного человека.

Но я считаю своим долгом не просто переводить тебя из класса в класс, но, самое главное, обязательно доставлять тебе радость познания и счастье общения с людьми.

Вот почему встречаемся мы каждый день.

Для тебя эта встреча, может быть, просто приятное времяпрепровождение, но для меня (нет, я не жалуюсь и не хвастаюсь) — сложнейший педагогический труд и мучительный поиск индивидуальной, сугубо частной, экстраординарной педагогики...

Что я еще знаю о тебе?

Помнишь, в сентябре я повел тебя к одному человеку? Тебе я сказал: «Если хочешь, пойдем вместе со мной, мне надо навестить своего товарища! По дороге поедим мороженое!» А этот дядя заговорил с тобой, вовлек тебя в какую-то игру, задавал вопросы. Дядя тебе понравился. И этот дядя — этот профессор-дефектолог — сказал мне: «Будет трудно, но нет ничего невозможного!» Заключение известного специалиста меня окрылило, в тот день я был безгранично счастлив...

Знаешь, где я еще был? В той больнице, где ты родился. Со мной говорил главный врач: были осложнения, роды были трудные, и ты при рождении получил травму. А как могут проявиться симптомы этой травмы в ребенке? Врач объяснил мне: ребенок может проявлять слабоволие, агрессивность, возбудимость, возникнут сложности в учении. Такие симптомы в этом ребенке нельзя считать наследственными — заверил меня врач. В переводе на язык педагогики заверение врача для меня означало: «Ищи методику, верь, что рано или поздно он станет воспитуемым и обучаемым!»

С чего начать?

С изменения сложившихся отношений с окружающими тебя людьми, вот с чего!