«Какаду»

Мне никогда не удавалось поговорить об этом с Монтером, обстановка, в которой проходили наши довольно частые встречи, не благоприятствовала размышлениям о сложности человеческих судеб. Мы не могли даже поговорить о том, что испытали и пережили вместе, наши встречи всегда протекали в атмосфере сосредоточенности и напряженного ожидания, мы всегда находились в преддверии событий, хода которых ни я, ни он не могли предугадать, все наши разговоры в конце концов сводились к сухому обмену чисто деловой информацией.

Монтер нетерпеливо поглядывал то на висевшие над моей головой часы, то на двери вокзала, откуда непрерывным потоком шли все новые и новые пассажиры. И вдруг оба мы одновременно услышали доносившийся из-за массива белых холмов гудок паровоза, пока еще далекий и приглушенный, а потом в морозной тишине гулко разнеслось и глухое громыхание колес.

Толпа на перроне заволновалась, в зале ожидания послышались тревожные звонки, а над нами, под сводами перрона, захрипели мегафоны и тяжелый дребезжащий голос произнес:

— Achtung! Achtung! Der Zug nach Krakau läuft gerade ein, es ist verboten vor der Abfahrt im Speisewagen Platz zu nehmen. Achtung! Achtung!..[11]

Я взглянул на железнодорожное полотно — поезд с грохотом въезжал на станционные пути и мчался к перрону, на котором стояли мы с Монтером; пассажиры хватали вещи и пробирались на самый край перрона, чтобы занять места поудобнее. Вот показалась груженная мешками с песком платформа, а следом за ней и паровоз, мелькнул почтовый вагон, и наконец поезд остановился, пронзительно скрежеща тормозами…

— Идем! — крикнул Монтер. — Следи за Вороном. Он будет стоять в вагоне у окна.

— Ладно, буду следить!

В общей сутолоке бросившихся к вагонам людей мы медленно проследовали в конец перрона, толкучка создалась невообразимая, в одно мгновенье все входы в купе были забиты сваленными тут же, у самых дверей, чемоданами и узлами, мужчины, не обремененные багажом, лезли в окна, вскакивали на буфера, чтобы оказаться поближе к подножкам, перебирались на другую сторону поезда, откуда легче было проникнуть в тамбур; у вагона, к которому мы как раз подошли, придавили какую-то женщину, и ее пронзительный крик прозвучал так отчаянно, что толпа на мгновение притихла, но в следующую же секунду шум разразился с еще большей силой — чтобы услышать друг друга, приходилось выкрикивать каждое слово. Некоторое время я следовал за Монтером и внимательно вглядывался в окна купе, мимо которых мы пробирались, чтобы не прозевать Ворона, но все безуспешно; мы добрались уже чуть ли не до середины поезда, где находился вагон-ресторан и два почти совсем пустых вагона первого класса, к которым никто даже не пытался приблизиться, — на дверях этих вагонов красовались белые таблички с четко выведенной черным лаком надписью «Nur für Deutsche — Nur für Deutsche — Nur für Deutsche[12]», за ними снова тянулась длинная вереница серых и разболтанных вагонов.

Монтер остановился и, пытаясь перекричать толпу, скомандовал:

— Подожди здесь! Нет смысла таскаться с чемоданом по перрону. Как только найду Ворона, сразу вернусь!

— Поторопись! Мы можем опоздать.

— Будь спокоен. У нас еще уйма времени. Паровоз набирает воду, так что успеем.

— Ладно. Буду ждать тебя здесь…