Какая еще любовь?

— Ладно. — Бутч нервно завертел монетку в руках. — Сегодня утром Лиззи тебя искала. Заглянула к тебе в комнату и увидела там записку, что сегодня обследование в больнице. Лиззи говорит, это потому, что ты болеешь.

Несколько минут Доминик пытался переварить услышанное.

— Понятно. Это просто медицинский тест, Бутч. Набираешь в рот толченого мела с водой, а пока глотаешь, тебя просвечивают рентгеном.

— Вот-вот. Я же говорю, что ты болеешь.

— Нет, Бутч, со мной все в порядке. Просто кислотность немного…

— Чего?

— Но таблетки это исправят в два счета, — закончил он. Бутчу надо объяснять все попроще, без медицинских подробностей.

— Хорошо. Я не хочу, чтобы ты болел по-настоящему. Дети этого боятся.

Доминик обнял мальчика за плечи и притянул к себе.

— Вот, значит, почему ты здесь? Меня поджидаешь?

— Угу, — кивнул Бутч, прижавшись к Доминику. — Я за тебя волновался.

Доминик почувствовал, что он… нужен, черт побери. Что его любят. Почему все эти годы он почти не обращал на Лиззи с Бутчем внимания? У него грандиозные племянники.

— Прости, парень. Прости, что заставил тебя волноваться. Прости, что Лиззи нашла эту записку. И за то, что никому из вас ничего не сказал.

— Лиззи говорит, мама сказала, ты слишком много работаешь.

— Пусть Лиззи передаст маме… — Он набрал в грудь побольше воздуха. — Что она права. Но ведь я уже учусь отдыхать. Разве сейчас я не в отпуске? Целых две недели, пока не вернутся твои папа с мамой, только и будем делать, что кататься верхом, купаться и поливать друг друга водой. Кстати, где Лиззи?

— В кухне, болтает с миссис Джонни. — Бутч поднял на Доминика большие голубые глаза. — У них секреты.

— А, значит, они тебя выгнали?

Бутч покачал головой.

— Ну и что? Я спрятался под черной лестницей и все слышал. Обычные женские секреты: про одежду и все такое. Подумаешь. Дядя Ник, давай поиграем в бейсбол после обеда?

Доминик поднялся.

— Запросто. Только у меня нет перчатки.

— А, ничего. Мама забрала вещи нашей бейсбольной команды домой, она же наш тренер. Когда закончился сезон, она решила их почистить. Чтобы все было чистое. Раньше у нас был тренер мужчина, он за чистотой не следил, так что в прошлом году у всей команды завелись вши. Из шлемов.

Доминик помотал головой, чтобы вытрясти из нее замечание про вшей.

— Элизабет… то есть твоя мама тренирует бейсбольную команду?

— Ну да. Папы никогда нет дома, так что мама все делает сама. Ее просили помочь продавать напитки и пирожные, но она решила быть тренером. И ей разрешили.

— Если твоя мама решит что-то сделать, лучше не вставать у нее на пути, — сказал Доминик. Такой золовкой можно только гордиться. Молли она понравилась бы. Элизабет тоже полюбила бы Молли. Если эти женщины объединятся, им с Тони придется всерьез задуматься: не вырыть ли в секретном месте землянку и не податься ли в отшельники. — Ладно, договорились. Сразу после обеда идем к вам в дом и забираем все, что нужно.

— Может, Лиззи и Молли тоже захотят с нами сыграть? И дядя Тейлор. Тогда бы получилась настоящая игра, с командами.

Доминик представил, как Тейлор, который, несмотря на свои размеры и телосложение, никогда в жизни не играл в спортивные игры, скачет по полю с битой в руках. Максимум, на что способен Тейлор в плане физических упражнений, — пить на дружеской вечеринке пиво через несколько соломинок, вставленных друг в друга.

— Дядю Тейлора надо позвать обязательно. И Кевина, раз у нас нет репетиций, и всех остальных, кого захочешь.

— Ага. Сразу после обеда. Ты скажешь Молли? Она там, в театре.

— Что она там забыла?

Бутч пожал плечами.

— Наверно, репетирует.

Репетирует, на разные лады повторял про себя Доминик, пока шел к театру. Откуда взялся этот ответ? И голова вдруг зачесалась.

Точно, это все вши. Вши и повышенная внушаемость.

На двери висел лист бумаги.

— Что еще за репетиции? — сказал он, отдирая объявление от двери. Потом сложил лист и положил в карман. — Я ей покажу репетиции.

Он уже взялся за ручку двери, когда вспомнил, что Лиззи внутри нет. Если Лиззи не репетировала перед прослушиванием, которое сама ему навязала, и если Молли не наблюдала за репетицией — чем она там занималась?

— Есть только один способ узнать это, Эйнштейн, — сказал он себе, открыл дверь и зашел внутрь, стараясь ступать как можно тише.

Хотя этого можно было и не делать. Проигрыватель работал на полную громкость: он узнал увертюру для второго акта. Сейчас начнется песня Синары, гвоздь этого спектакля. Стоя в темноте, он услышал первые такты… и голос.

Она сидела в первом ряду, в центре, подложив под голову свитер и вытянув длинные голые ноги вдоль соседних кресел. И пела. Тихо, но уверенно. Стены от такого голоса не задрожат (если только не пустить его через мощный усилитель), но зато камни зарыдают.

Слова, написанные Тони, внезапно обрели для Доминика новое значение. В музыке слышалась грусть.

Там, где мелодия шла крещендо и голос должен звучать широко и мощно, Молли просто тихо пела, чуть недотягивая. И оттого, что она не рвала страсть в клочки, слова песни проникали в самое сердце.