Какая музыка была!

Мальчик жил на окраине города Колпино.
Фантазер и мечтатель.
                                 Его называли лгунишкой.
Много самых веселых и грустных историй
                                                           накоплено
Было им
             за рассказом случайным,
                                                  за книжкой.

По ночам ему снилось – дорога гремит

                                                           и пылится
И за конницей гонится рыжее пламя во ржи.
А наутро выдумывал он небылицы —
Просто так.
                 И его обвиняли во лжи.

Презирал этот мальчик солдатиков оловянных

И другие веселые игры в войну,
Но окопом казались ему придорожные
                                             котлованы, —
А такая фантазия ставилась тоже в вину.

Мальчик рос и мужал

                               на тревожной, недоброй планете,
И когда в сорок первом году, зимой,
Был убит он,
                   в его офицерском планшете
Я нашел небольшое письмо домой.

Над оврагом летели холодные белые тучи

Вдоль последнего смертного рубежа.
Предо мной умирал фантазер невезучий,
На шинель
                кучерявую голову положа.

А в письме были те же мальчишечьи небылицы.

Только я улыбнуться не мог…
Угол серой, исписанной плотно страницы
Кровью намок.

…За спиной на ветру полыхающий Колпино,

Горизонт в невеселом косом дыму.
Здесь он жил.
                    Много разных историй накоплено
Было им. Я поверил ему.

«Какие-то запахи детства стоят…»

Какие-то запахи детства стоят
И не выдыхаются.
Медленный яд
                      уклада
                                уюта,
                                        устоя.
Я знаю – все это пустое,
Все это пропало,
распалось
               навзрыд,
А запах не выдохся, запах стоит.

Воспоминание о пехоте

Пули, которые посланы мной,
                                    не возвращаются из полета,
Очереди пулемета
                           режут под корень траву.
Я сплю,
           положив под голову
                                         Синявинские болота,
А ноги мои упираются
                                  в Ладогу и в Неву.

Я подымаю веки,

                          лежу усталый и заспанный,
Слежу за костром неярким,
                                    ловлю исчезающий зной.
И когда я
               поворачиваюсь
                                     с правого бока на спину,
Синявинские болота
                               хлюпают подо мной.

А когда я встаю

                        и делаю шаг в атаку,
Ветер боя летит
                        и свистит у меня в ушах,
И пятится фронт,
                          и катится гром к Рейхстагу,
Когда я делаю
                     свой
                            второй
                                      шаг.

И белый флаг

                     вывешивают
                                        вражеские гарнизоны.
Складывают оружье,
                               в сторону отходя,
И на мое плечо,
                       на погон полевой зеленый,
Падают первые капли,
                                 майские капли дождя.

А я все дальше иду,

                             минуя снарядов разрывы,
Перешагиваю моря
                             и форсирую реки вброд.
Я на привале в Пильзене
                                      пену сдуваю с пива
И пепел с цигарки стряхиваю
                                    у Бранденбургских ворот.

А весна между тем крепчает,

                                   и хрипнут походные рации,
И, по фронтовым дорогам
                                       денно и нощно пыля,
Я требую у противника
                                   безоговорочной
                                              капитуляции,
Чтобы его знамена
                            бросить к ногам Кремля.

Но, засыпая в полночь,

                                   я вдруг вспоминаю что-то.
Смежив тяжелые веки,
                                  вижу, как наяву:
Я сплю,
           положив под голову
                                         Синявинские болота,
А ноги мои упираются
                                  в Ладогу и в Неву.

Ладожский лед