Какая она, Победа?

Леонид Дядюченко КАКАЯ ОНА, ПОБЕДА?

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю…

…………………………………………

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца сметного таит

Неизъяснимы наслажденья —

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

А.С. Пушкин

Тоха

Нелепый случай! Нет, это не то слово, тут и сказать нечего, только руками развести, если бы нашлись силы в то мгновение разводить руками.

Он вскрикнул, такая острая боль, такой пронзительный хруст оглушили, бросили пластом на землю, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни утереть разом выступившие слезы.

Сразу никто не понял, что произошло. Ваня бросился поднимать, и тогда он застонал снова.

— Балинский, ты что, Балинский?

Это Эля. Уж она-то знает, что, если он не смог сдержаться, значит, дело серьезное. Повернул голову, с усилием приоткрыл сведенные болью глаза.

Перед самым лицом растерянно переминались заляпанные сырым песком кеды Вани Морозова, обескураженного случившимся. Надо найти силы и приободрить парня, дескать, ерунда, все в порядке, не переживай. Но какая уж тут улыбка, боль и злость, ничего другого, даже воздуха, комом вставшего поперек горла, не продохнуть.

Из черной, едва оттаявшей земли торчали бледные иглы новорожденных трав. На их острия нанизывались влажные хлопья вновь закружившегося снега. Это он снежинка, нанизанная на лезвие зеленой, всепоглощающей боли. Все гудит. Все дрожит. Потом догадался, что это не от боли, что это земля передает движение самосвалов, летящих с гравзавода по недалекой бетонке. Машины проносились, дрожь и рев стихали, боль оставалась.

Было мокро, под спину подложили штормовки. Он еще рассчитывал отлежаться. Даже сказал, чтобы ребята продолжали разминку — не срывать же занятия из-за того, что кто-то потянул мышцы! Конечно, это всего лишь растяжение. Есть такое упражнение — «вешать соль». Спина к спине, руки захлестнуты, то ты, нагибаясь, взваливаешь партнера на себя, то партнер то же самое проделывает с тобой. То ли резко поднял ноги, то ли Ваня переусердствовал, слишком подавшись вперед, но вдруг почувствовал, что летит через голову и что вывернуться как-то перед ударом о землю уже не успеет.

— Балинский! Тоха! Ну что ты?

Вот тебе и начали. Все стояли вокруг с траурными физиономиями, ошеломленные столь непривычным видом его полной беспомощности, не зная, чем и как помочь. Даже «скорую» никто вызвать не догадался. В голову никому не пришло, что ему, Балинскому, может понадобиться «скорая помощь». А он все никак не мог приспособиться к такой непомерной боли, подлаживаясь то дыханием, то напряжением мышц, то подкладывая под спину кулак, то затаившись, выжидая, когда она отступит все-таки, ну сколько может длиться такая сумасшедшая, нечеловеческая боль?..

Потом его повели домой: Эля с одной стороны, Ваня Морозов с другой.

Прохожие нет-нет да и усмехнутся понимающе: встретил, дескать, парень конец рабочей недели, успел! Но ему не до этих усмешек, добраться бы до дому! От стадиона до Седьмой площадки два шага. В одно дыхание вымахнуть по лестнице на подъем, а там второй дом от угла, первый подъезд, второй этаж. Когда с собой не оказывалось ключей, ему ничего не стоило попасть в дом через балкон, даже нравилось это. Два-три точных движения, подтянулся — и дома. Но так было вчера, сегодня утром, полчаса назад.

Сейчас он виснет на заботливо подставленных плечах, и в глазах темнеет, словно идет бог знает на какой высоте.

Стянул поясницу свитером — это позволило переставлять ноги.

Вытерпел подъем от моста через еще не набравшую силу Каиндинку, одолел лестницу на второй этаж. Тут постояли. И дух надо перевести, и сообразить, как войти втроем, как поместиться в прихожей. И без того узкая, она была вся увешана рюкзаками, завалена спальными мешками, ботинками, ледорубами, бухтами веревки и репшнура, напоминая склад спортивного инвентаря, подсобку пункта по прокату снаряжения, но уж никак не прихожую квартиры из двух комнат с кухней и пресловутым санузлом.

Санузел тоже забит горными примусами, связками карабинов и крючьев, аккуратными тючками палаток, касками, кошками, всем прочим, что может понадобиться в горах целой группе людей, понимающих толк в своем деле.

Горы были везде. В гостиной и в спальне. На фотографиях и на магнитофонной ленте, в коробочках с диапозитивами, в окнах, куда бы они ни выходили, даже в трудовой книжке. Это не было нарочитым, так получалось. Кто-то дарил картину, и она водружалась на стену. Кто-то привозил книги, и они ставились на книжную полку. Но на этой картине были горы, в книгах были горы…