Какао

Я уже давно в ее присутствии не начинал жить заново. Скорее наоборот, испытывал странное ощущение смерти при жизни. Душа вибрировала в волнении, а в мышцах чувствовалось сильное напряжение, делая движения тела путанными. И в глазах ее я отражался не таким, каким я ее полюбил, а с больным взглядом на бледном лице и поджатыми губами, не в предвкушении страстных поцелуев. При виде ее я больше не ощущал начало ранней весны в своей душе, и мое сердце не трепетало. Жизнь моя не переворачивалась с ног на голову, а красота ее не обволакивала все вокруг меня. Я не видел себя бесконечно влюбленным во все то, что являлось ею: от светлых волос до кончиков пальцев на ногах, от выпуклой родинки под губой слева до плеяды мелких точек на пояснице, от ледяных ладоней до горячего мягкого живота, от всех чувственных губ на ее теле и глаз с приятной зеленцой. И голос… С нотами легкой гнусавости все так же бьет битой по моим коленям, заставляя их дрожать рядом с ней, оголяя недолеченный синдром отсутствия любимой женщины, перетекший в хроническое настоящее.

В моей памяти остались моменты нежности с ней, когда я рядом с ней был еще безмерно счастлив. Я помню каждое милое мгновение начала наших отношений. Это совершенно не похоже на то, что мне пришлось устроить для любимой женщины, исполнив крошечное, такое приятное, как она выразилась, ее душе желание. Я вновь прошел через бездонные муки сильного телом мужчины, внутри которого бьется ранимая, трепетом объятая любовь к роковой женщине. Мужчины, который так и не смог добиться расположения непокорной души божественной розы.

IV

Качаясь на зеленом стебельке, для меня однажды расцвела румяная роза. Ее чаша, полная страсти, буквально загорелась огнем. Я был сражен ею мгновенно. Я полюбил эту женщину безотказно для себя, не слыша свой внутренний голос и не видя, во что я постепенно превращаюсь.

Цвет ее розы полыхал. Он не терял своих красок даже ближе к осени. И зимой она была такая же свежая, только в легком морозце. В ее цвете отражались и закат багряно-красный, и жаркое лето, и шипящий океан. Она будоражила меня намного сильнее, чем другие женщины.

Роза терпкого бордо пленила меня любовью. Мы танцевали с ней истошно-долго и истомно-больно. Ноги истоптали в этом танце в кровь, и в сердца навсегда внесли сумятицу.

Были ли у меня силы продолжать жить эту жизнь без румяной розы, помня ее только по обрывкам памяти? Хотел ли я существовать в огромном мире без красоты, разливающейся где-то неподалеку? Мог ли я вылечить свою душу от страшного заболевания с названием из ее имени?

Мы расстались окончательно, хотя не было никаких порывистых красивых фраз. Каждый из нас понял это автоматически, когда сексуальные кровавые сцены кончились. Я ушел с последнего свидания, опустив глаза, став для любимой лишь знакомым когда-то мужчиной. Одним из…

Прелюдия кровавого секса — отношения с ней до этого дня, и его пролог — необходимое расставание, которое в прошлый раз не случилось. Этот день не был похож на влюбленные дурачества какой-либо пары. Это было грязное и даже мерзкое совокупление, где каждый сходил с ума как мог, исполняя свои желания.

Один единственный выстрел себе в голову, который не был сделан по своей глупости еще давно, я был не в состоянии произвести и сейчас… Потому отпустил эту женщину в никуда, сделав логический конец наших расставаний более запоминающимся для обоих. И для божественной красоты розы, и искреннего поклонника ее красоты.

Все, что я смог увидеть в ее лисьем прищуре, не умещалось в понимание искренних когда-то чувств. Даже почти трепетный танец бывших любовников не смог оголить ее честные помыслы и чувства относительно меня. Только ярость, с которой ее острые ногти впивались в мое лицо, шею, грудь и спину, когда она ожесточенно старалась сделать моей душе и сердцу больно, показно умерев на кровати. А я любил ее… Любил. Даже мертвую.

— Но больше не хочу… — произнес я сквозь шепот, швырнув бокал с какао со стола, разлив в воздухе еле уловимый запах имбиря1.