Какао

Видя несовершенство своей работы в виде острых, неидеально выглаженных сугробов, она с новой силой злилась, вырывая из гортани нестерпимую тоску, выстраданную столетиями. Но даже после этого она не могла успокоиться, всем сердцем завидуя огню, который рвется из груди еще любящего человека, способного пройти все тяготы зимнего сумасшествия: и пронзительно-злой мороз, сковывающий до судорог, и свирепую пургу, от которой невозможно открыть глаза, и порой нечем дышать, только взмолиться.

Под непогодой я стоял неподвижно, всматриваясь сквозь жуткий пронизывающий до костей ветер в кромешную темноту, и молчал, а внутри клокотало со страшной силой ожидание некой холодной небыли завтрашнего дня. Такой, в которой растворяются безвозвратно все грезы и ожидания.

Я ощущал всем своим нутром недружелюбность пурги. Она позволяла себе оголять душу в моем присутствии, а потом, сбивая в стаи снег, швыряла во все стороны с полной одурью, злясь на меня за это. А мне воевать с самой непогодой было в тягость. Было проще расслабить тело, увязнув в обезличенных снежинках, и впитывать в себя наступивший ядовитый холод. А потом слушать их нашептывания о своей тяжелой недолгой доле.

Простое движение руки вверх, в которой сжат пистолет, к виску, и тяжелые мысли, в отличие от нажатия на курок, были способны выбить из меня все то, от чего я мучаюсь. Пройдя по серой мякоти, пуля вытащила бы часть моего мозга наружу, буквально превратив в кашу из грез о любви. Движение руки, в которой на какое-то мгновение застыло металлическое совершенство смерти человеческих тварей. Мгновение, и гильза с грохотом летит вниз, опережая кровавое месиво, которое мелкими единичными каплями стремится туда же. Уйти в иной мир с пулей в голове; испытать померкшее солнце в последнем взгляде стеклянных синих глаз, обездвиживание тела с изрешеченной душой и воззвать к новому поиску мытарств.

Пулей навылет ушли из меня отношения с этой женщиной. Наконец-то я ощутил то, что и должен был. На моих губах все еще остались ее поцелуи, а в голове теплится образ, но душа уже словно привыкла существовать без нее. На языке все еще хранится вкус розы, но простуженный, слегка севший голос сообщает, что это ненадолго. Еще сколько-то времени, и грезы о розе будут выброшены за борт, как камни.

Я и сейчас помню, как обернулся вслед ее удаляющихся шагов, чуть дыша, и лицезрел образ, уходящий к другому мужчине, в надежде, что она передумает на полпути. И хоть я заранее себя готовил к тому, что впереди меня лишь пустота, я все равно хотел любить эту женщину. Ощущая тонко-тонко свою мечту, мне не хватало мужества закончить отношения…

На прощание я тронул ее ладонь, полную льда, и по мне побежали позабытые нелепые мурашки. Снова напряженные виски и лихо скулящее сердце, а в голове медленно выцветающий образ идеальной пышной бордовой розы под ледяной пот, стекающий по позвоночнику. Я испытал совершенно не те эмоции, которые поразили меня когда-то при очередной случайной встрече, дотронувшись ее великолепной ладони. Я помню, как по моей руке тогда прошелся ток, а сам я закрыл глаза, немного пошатнувшись, словно резко наполнился некой тайной, от которой голова пошла кругом.

В моей жизни тот день застыл навсегда. Уже тогда я все осознал окончательно, но почему-то продолжил лелеять больную любовь, выжидая ее пышного цветения перед смертью. Трепетные прикосновения к розе, когда ее холодные пальцы утонули в моей ладони, показали мне всю ничтожность любой девушки и любых мною выдуманных чувств к ним. Зря я пытался долгое время бежать сквозь все преграды от безумной любви. Я не мог забыть одну ее. Ту, чьи шипы вошли мне под кожу и проросли намертво.

Я как сейчас помню первое страстное сексуальное безумие, которое продолжалось несколько часов в номере отеля. Помню прохладное белоснежное постельное белье на кровати, которое нас как родных встретило для продолжения ласк. Я помню, как манили меня сумасшедшие губы любимой женщины, и как любовью наполняло все тело, истомой стекая в трусы. Сложно забыть, как мои руки блуждали по ее лепесткам, и как я впервые впитывал в себя ее розовый нектар, зацеловывая до синяков.

Это была красивая близость, где желанная женщина буквально таяла в объятиях, отдаваясь безропотно в бесконечные атаки моих губ. И та дрожь, которая пробегала по ее телу, а также нежные всхлипы были еще неподдельными. Их невозможно просто так вычеркнуть из моей памяти, но и крутить на повторе почти мазохистки.