Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

Он был служащим. Но не только он, но и все его сотрудники – и зав, и редакторы, и бухгалтер, и редакционная уборщица – чувствовали себя в редакции не служащими, не наемными работниками, а товарищами, членами одного содружества, участниками большого общего дела. Лидия Корнеевна Чуковская, одна из ближайших помощниц и сподвижниц Самуила Яковлевича, вспоминая впоследствии эти времена, назвала тогдашний маршаковский коллектив ‘‘редакционным оркестром”. Определение самое точное. В этом оркестре Маршак был и дирижером, и первой скрипкой… Сюда, как на огонек, забегают по делу и без дела писатели и художники. Почти все они мастера поострить, покалам-бурить, хотя и в самой редакции среди ее штатных сотрудников тоже больше чем достаточно шутников и острословов. Тут ведь работают такие “мастера смеха”, как Андроников, Шварц, Олейников… А несколько лет спустя в редакции появится Тамара Григорьевна Габбе – женщина необыкновенного ума, обаяния, неиссякаемого остроумия. Тут же будут звучать шутки и каламбуры Нины Гернет, Эси Паперной, Юры Владимирова, Сергея Безбородова.

Не знаю, как это им удавалось, но сотрудники тогдашней редакции, работая не покладая рук, находили вместе с тем время для шутки, для самых отчаянных мальчишеских выходок.

Вот Даниил Иванович Хармс, молодой, высокий, экстравагантный, с застывшим, чуть-чуть надменным выражением лица, “на спор” переходит из одного окна в другое по узенькому карнизу пятого этажа. Художник Генрих Левин тут же фотографирует его в этой рискованной позиции.

Распахнулась дверь “исповедальни” – той комнаты, где работает Маршак. На пороге – распаренная, измученная и счастливая Лидия Анатольевна Будогоская. В редакции идет сейчас работа над ее первой книгой, над “Повестью о рыжей девочке”. Вместе с Будогоской выходит и Маршак: Зоечка можно вас?”

И Зоя Моисеевна Задунайская, подхватив рукопись, над которой она работает, скрывается в “исповедальне”.

Редакцию мы покидаем поздно вечером.

Маршак возбужден, весел, от усталости, на которую он жаловался еще недавно, ничего не осталось. Я забираю у него его тяжелый портфель, набитый рукописями, корректурами, книгами… Он берет меня под руку, с другой стороны подхватывает Лиду Чуковскую, или Зою Задунайскую, или Даниила Ивановича Хармса.

– Споем? – говорит он.

И лихо мотнув головой, первый затягивает:

Па дорожке пыль клубится,
Слышны выстрелы порой.
Из набега удалого
Едут все донцы домой…»

О веселой, способствующей успешной работе, атмосфере, царящей в детском отделе, говорится и в воспоминаниях Николая Чуковского частенько заглядывавшего в ГИЗ, поскольку в этом издательстве во второй половине 20-х годов вышло несколько его книг.

«Детский отдел Госиздата в Ленинграде в первые годы своего существования, – писал Николай Корнеевич, – был учреждением талантливым, веселым и бесшабашным… С 1925 года настоящим его руководителем стал Самуил Яковлевич Маршак, вернувшийся с юга в Ленинград. Впрочем, официальным заведующим Детским отделом числился не Маршак, а небольшого роста человечек Соломон Николаевич Гисин, начисто лишенный юмора и литературных дарований, но зато ходивший в косоворотке и в высоких сапогах. Как-то кто-то спросил Маршака, почему тов. Гисин – Соломон Николаевич.

– Соломон – это он сам, – ответил Маршак, – а Николаевич – это его сапоги.

В этом царстве Гисина и Маршака Шварцу и Олейникову на первых порах жилось хорошо и привольно. То была эпоха детства детской литературы, и детство у нее было веселое. Детский отдел помещался на пятом этаже Госиздата, занимавшего дом бывшей компании Зингер, Невский, 28; и весь этот пятый этаж ежедневно в течение всех служебных часов сотрясался от хохота. Некоторые посетители Детского отдела до того ослабевали от смеха, что, кончив свои дела, выходили на лестничную площадку, держась руками за стены, как пьяные. Шутникам нужна подходящая аудитория, а у Шварца и Олейникова аудитория была превосходнейшая. В Детский отдел прислали практикантом молоденького тоненького студентика по имени Ираклий Андроников. Стихов практикант не писал никаких, даже шуточных, но способностью шутить и воспринимать шутки не уступал Шварцу и Олейникову. Ежедневно приходили в Детский отдел поэты – Введенский, Хармс, Заболоцкий – люди молодые, смешливые, мечтавшие о гротескном преображении мира, огорчавшего их своей скучной обыденностью. А шутки Шварца и Олейникова, самые домашние и незатейливые, именно тем и отличались, что обыденность превращали в гротеск.

Олейников писал:

Я люблю Генриэтту Давыдовну,
А она меня, кажется, нет.
Ею Шварцу квитанция выдана,
Ну а мне и квитанции нет.