Читаем Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет полностью

Год спустя в Советском Союзе к руководству пришел М. С. Горбачев, а Громыко был отодвинут от внешней политики — он стал председателем Президиума Верховного Совета СССР. В стране началась перестройка. С того времени в Сингапуре стал возрастать интерес к речам и заявлениям советских руководителей, к их новациям в международных делах, прежде всего — в отношениях с Америкой.

Исключительным был интерес к встрече Горбачева с Рональдом Рейганом в Рейкьявике, обозначившей сдвиг в решении проблемы сокращения стратегических вооружений. Сингапурские руководители стали более внимательны к политике СССР, охотнее шли на беседы со мною. Много расспросов было в кругу дипкорпуса.

Послом США в Сингапуре был в то время Степлтон Рой. С ним у меня быстро установились добрые отношения, которые, однако, не выходили за рамки бесед на публике. Рой не приглашал меня к себе в резиденцию, и я также не навязывал ему своего гостеприимства в советском посольстве. Но на приемах он с удовольствием подходил ко мне и расспрашивал о том, что еще заявили Горби или Шеварднадзе, как реально происходит эта малопонятная перестройка.

Когда я говорил, что ему следовало бы самому прочитать речи советских лидеров, которые я ему передавал, он морщился и отвечал, что они очень длинные и витиеватые, лучше бы услышать их в коротком пересказе. Иногда эти наши словесные пикировки посреди какого-либо приемного зала затягивались, и наши коллеги по дипкорпусу, особенно послы Франции, ФРГ и Китая, начинали нервничать: о чем это так долго и так оживленно беседуют тет-а-тет послы двух сверхдержав? У Степа был веселый нрав, и мы порой забавлялись, специально интригуя коллег. Я запомнил его как очень интеллигентного и творческого человека, знатока азиатских проблем, особенно — Китая, куда он впоследствии был направлен послом. Еще помню, как он рассказывал мне о своем увлечении компьютером, за которым просиживал долгие часы.

В канун 1987 года мне в Сингапур пришло предложение о назначении послом в Республике Индонезия, и я был вызван в Москву для беседы с министром Э. А. Шеварднадзе. От министра, который только что совершил кратковременный визит в Джакарту, я получил развернутые указания о перестройке всей работы советского посольства там и о существенной активизации отношений с Индонезией.

Не стану рассказывать здесь о трех с лишним годах работы в этой интереснейшей стране, наполненных многими событиями, и вновь остановлюсь только на моем познании Америки и американцев.

За период своего пребывания в Индонезии (1987 — 1990 гг.) я был свидетелем смены трех американских послов, в том числе широко известного в те годы Пола Вулфовица, направленного в Джакарту с поста заместителя госсекретаря США. Многие в дипкорпусе тогда гадали, было ли это продиктовано чьим то желанием отодвинуть такого динамичного политика и дипломата от крупных дел в Вашингтоне или же, напротив, — использовать его потенциал для укрепления отношений с влиятельной страной Азии и «третьего мира», ставшей к тому же председателем Движения неприсоединения. Второе было более вероятным и подтверждалось позже напористым поведением Вулфовица в Джакарте.

Что касается меня, то в силу данных мне указаний и собственных убеждений я вел себя активно и организовал визиты в Москву ряда индонезийских министров, в том числе министра иностранных дел, готовил первый официальный визит в Советский Союз президента Сухарто, а следовательно, мы стали сталкиваться с Вулфовицем на узенькой дорожке коридоров власти Джакарты.

Запомнилась острая реакция американцев на организованную нами поездку в Москву для переговоров с Главкосмосом группы индонезийских генералов, которые интересовались возможностью запуска очередного индонезийского спутника связи «Палапа» не американской, а советской ракетой. Американцы все же отстояли свой запуск, но к удовольствию Джакарты сильно сбросили цену.

Должен сказать, что в отношениях со мною Вулфовиц держал себя как хороший спортсмен, и эти отношения были неизменно ровными. Более того, в отличие от своего предшественника и от посла, приехавшего на его замену, Вулфовиц охотно общался со мною. Приходили в гости друг к другу. Он решил освежить свои знания русского языка, который изучал по настоянию отца, будучи еще студентом, и я передавал ему учебники и книжки с адаптированными русскими текстами.

С нашего обоюдного одобрения его сотрудники соглашались на предложения советских сотрудников проводить воскресные состязания по футболу и волейболу. Я не был посвящен в дела работников советских спецслужб, входивших в аппарат посольства, но догадывался о некоторых «играх», которые они вели с такими же работниками посольства США. Любопытно было наблюдать в воскресное утро, стоя на краю футбольного поля, как они, крепкие, мускулистые ребята, сталкивались в схватке за мяч и «меряли» друг друга игровыми приемами, а то и просто многозначительными взглядами...

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары