Каким он был. Роман о художнике

Антошка выгуливал собаку и с отцом встретился на улице. Антон успокаивающе махнул ей рукой, обнял сына за плечи, скрылись за деревьями. Необъяснимо-приподнятое настроение вызывало желание рухнуть, отмахнуться от забот семейных, да и от смуты в душе она уже отвыкла. Хорошее престает быть заметным. Жизнь текла широкой рекой, вырвавшейся из горного ущелья бескомпромиссных лет, рекой безоглядной, не оставившей повода сожалеть о честолюбивых замыслах. Она не стала прозаичней от умения быстро и хорошо справляться на кухне, ибо быт не имеет права отнимать много времени, в ущерб личному. Принцип: не хочешь – не делай, лежи, читай, рисуй, думай – имеет здравый смысл, иначе обед будет горчить раздражением, на чистые полы упадет и разобьется банка с вареньем и так далее.

Хлопнула дверь, Алиса взволнованно поднялась. Евсей зычно позвал ее из прихожей, но сердце уже екнуло и зачастило, холодок сковал левую руку.

– Успокойся, мам, я продукты завез.

Он с удовольствием согласился повторить завтрак, довольно похлопав себя по прессу.

– Евсей, прошу тебя, не смей бить Антошку, а помоги ему. Он сегодня сбежал даже без завтрака.

– Это ерунда, отобьемся. У Сорокиных страсти-мордасти. Лечиться им надо, а они в драку и кубарем к нам. Нинка приручила молодых, любитель понянчиться. Пришлось проучить. Ничего серьезного, французский насморк, но ты бельишко прокипяти, а я проконтролирую лечение. Без рук, честное слово. Ну-ну, спокойно, глубокий вздох-выдох, еще… Выводы сделаны, мне не привыкать ползунки менять, мыть засранца, пока вы по театрам и выставкам бродили. Ну, что ты, мам, не плачь. Переходный возраст, нормальный парень, только ранний, хоть и поздний для вас.

– А если он еще с кем-то?

– Исключается, ля-мур, говорит, с Танькой. Мне пора, но хочешь, останусь, помогу по хозяйству? Или Нинку пришлю? Вот приляг, и будь послушной мамой, уважай занятых мужчин, мы этого стоим.

– Не надо, спасибо, родной, полежу, управлюсь. Были какие-то планы, забыла какие. Да Бог с ними, вам пора своих деток заводить. У меня невероятные новости: Тимей вернулся! Встреча на субботу назначена, а тут его дети-внуки собирались приехать. Не моя стихия. Как Антону преподнести или пусть он дома сидит, своих встречает, а ты меня отвезешь, это за городом.

– Шуточки у тебя, мамуля, соскучилась по желтой прессе? Словесная грязь не отстирывается. Помню его: огромный, везучий, всегда знал себе цену. Уважаю таких. Так зачем ты ему нужна? Я читал, в интернете охота на него.

– Как-то вышли на меня студенты, просят заметку о годах славы художника в СССР.

– Ладно, настрочи заметку, но с Антоном не своевольничай, мы же с братьями на вечер договаривались, а вы утром слетаете, но только вдвоем, без подозрений. Ушел.

– Лучше я прилягу, почитаю, отвлекусь. Ступай с Богом.

В холодной ярости на безмозглость младшенького дела спорились. Зверюшки, попавшие под горячую руку, были вымыты без царапанья, обиженно вылизывались в гостиной. К ним он тоже прикасался! Из-за жалости однажды все дружно переболели лишаем. Вот уж спасибо, сыночек миленький. Сколько сил, лет, средств ушло, чтобы иметь ощущение свободы в собственной квартире, без соглядатаев. Сколько интересных, приятных пар опостылели друг другу, добывая заветные квадратные метры. Озирайся теперь с брезгливым ужасом на сиденье унитаза, как в коммуналке. Они отвоевали место под солнцем, измотав душу. Годы ушли, и только свет былого тлеет, дымится, не внушая заманчивых иллюзий.

Сквозняки выдували хлорные запахи, ноги гудели, босые ступни с удовольствием приникали к ледяному полу. Все стерильно! Она остывала за чашкой крепкого чая, вяжущего рот, сигаретой преодолевая голод, презрительно сцарапывая загубленный маникюр. Когда-то в иной жизни, она так же сидела, измучавшись от неудач и бессонницы, мыла руки подсолнечным маслом, счищая въевшиеся краски. Ничего не получалось, но злости не было.

Даже странно, что она на одном дыхании прожила пятнадцать лет без сумасшедших поэтов, непризнанных бардов, без исканий-самокопаний, без Тимея, забыла про этюдник и кисти. Кто-то же убрал все это на антресоли? Внезапный отъезд Тимея перевел стрелку на иные заботы. Нить оборвалась, никто не вздрогнул, что навсегда. Начался необратимый процесс, главное, не знать о том, что процесс необратимый. Думать об этом совершенно невыносимо, писались страшилки-мучилки: а как будет, если вернется? А вот не скучали, все новое – уже интересное. Удовлетворение со смешанным чувством досады и успеха первой выставки, коряво расписанной в «Комсомольской правде», избрание в королевы, с шутовским преклонением в среде сподвижников-поэтов, кутивших неделю, несравнимы со спокойствием женщины. Что ныне сетовать, мадам? Надо было учиться, а не выскакивать замуж в восемнадцать лет! Меняем испорченное платье, у нас завалы этого хлама, и мы никуда уже не ходим. Просто не хотим-с. Ленивы стали, сударыня.