Какое дерево росло в райском саду?

Однако эта комедия таксономических нравов меркнет по сравнению с драмой, которая разыгралась, когда водяную лилию королевы хотели уговорить цвести в Британии – это виделось своего рода политическим императивом. Первые семена, которые прислал Шомбург, оказались невсхожими. Вторая партия, приобретенная у исследователя Томаса Бриджеса, проклюнулась, однако удалось получить всего два саженца, которые вскоре погибли в «темные и безрадостные» зимние дни. Хукер в отчаянии дал двум англичанам, жившим в Британской Гвиане, поручение приобрести семена и переправить их в Кью Гарденс в сосудах с родниковой водой. В феврале 1849 года семена благополучно прибыли, и Хукер, решив, как говорится, не складывать все яйца в одну корзину, роздал их в Чатсуорт-хаус, Кью Гарденс и в сады герцога Нортумберлендского в Сайон-хаус. В Чатсуорт-хаус работал Джозеф Пакстон, который окружил семена заботой и любовью и поместил в особый, разработанный по этому случаю бассейн, температура в котором поддерживалась на уровне 29,5 °C (85 °F). Пакстон снабдил бассейн лопастным колесом, дабы «внушить лилии, что она обитает в родных водах». Во всех садах семена высадили в условиях, которые, как полагали садоводы, лучше всего способствовали появлению первого цветка, и в результате началось состязание, по словам Уилфрида Бланта, «не менее увлекательное, чем гонка Скотта и Амундсена к Северному полюсу или гонки американцев и русских к Луне». Растения в Кью Гарденс и в Сайон-хаус оказались непоправимо хилыми, однако лилия в Большой оранжерее в Чатсуорт-хаус росла до того буйно, что бассейн пришлось расширить. К концу сентября один лист достиг в окружности одиннадцати футов. А 2 ноября 1849 года Джозеф Пакстон уже смог восторженно написать герцогу, находившемуся тогда в Ирландии: «Виктория дала бутон! Он появился вчера – огромный, будто маковая коробочка. Словно крупный персик в чашечке. Нет слов, чтобы описать красоту и великолепие этого растения!» Герцог поспешил домой и отправил цветок и лист королеве в Виндзорский дворец. Историк Изабель Армстронг (хотя она ошибочно приписывает изобретение названия V. regia Пакстону – по ее мнению, он пустил его в обращение из низкопоклонства) описывает «рекламу лилии» как «аристократический фокус, сознательное создание мифа о порождении ботаники, достойном Бробдингнега, в некотором смысле сродни другим сенсациям – полетам на воздушном шаре, цирку с животными-уродцами – то есть развлечениям, которые устраивали в популярных городских парках»[154].

Может быть, и так, однако среди популярных парков был и Кью Гарденс, а его расположение в центре города и коллектив верных поклонников обеспечил цветущей лилии славу, далеко выходящую за рамки «фокуса» для сливок общества. К концу сороковых годов XIX века Кью Гарденс посещало до 10 000 человек ежедневно. Вход был бесплатный, а директор Хукер, будучи человеком гордым, но демократических взглядов, проводил политику, согласно которой «завсегдатаи пивных и кегельбанов в “грязных, людных лондонских дворах, рассадниках всяческой заразы” получали приглашение проводить утро в “идеальном раю” Кью Гарденс». Водяная лилия цвела все следующее лето, аттракцион продолжался до Рождества. Оказалось, что это едва ли не самый интересный экспонат, который Кью Гарденс предлагал одержимым ботаникой гражданам столицы, а чтобы показать лилию во всей красе, Хукер построил бассейн гораздо больше прежнего. Когда лилию только начали выставлять, тысячи зевак отправились в Ричмонд, чтобы полюбоваться ее цветением во всей его чувственной полноте. Экземпляры из Кью Гарденс были весьма пунктуальны. Каждый день около двух часов (к счастью, сады открывались для широкой публики в час дня) свежие белые бутоны размером с теннисный мячик начинали источать сильный аромат, который сравнивали то с дыней, то с земляникой, то с ананасом. Спустя несколько часов лепестки раскрывались и постепенно меняли цвет до ярко-розового. К десяти они начинали закрываться. Медленный упадок цветов продолжался весь следующий день, и вянущие лепестки превращались в «пурпурный покров», а затем уходили под воду. Увы, как часто бывало в те времена, оказалось, что европейские садоводческие рефлексы совсем не подходят для выращивания тропических растений, и викторию, лишенную подобающей вентиляции и колебаний температуры, снова пришлось перевозить.