Какое надувательство!

— Извини, что пришлось так поступить с твоим дружком, дорогой, но он был самым постным и симпатичным на вид. Нам больше никто не подошел.

Она развернулась к нему в кресле, посмотрела, вздохнула и вышла из комнаты. Через пару минут вернулась с дробовиком.

— Да ради бога, — сказала она. — Прикончи его, если хочешь. На вкус будет не так хорош, но кому какая разница? Что угодно, лишь бы ты не мучился.

Джордж взял ружье и вышел. Дороти вернулась к компьютеру, ожидая выстрела. Но раздался не один, а два — с интервалом в несколько секунд.

— Идиот, — пробурчала она. — Даже теленка с трех футов не может пристрелить.

Ей так и не удалось достоверно установить, кто из батраков выболтал новость „Новостям мира“. В конце концов пришлось уволить смутьяна — трудягу средних лет по имени Гарольд. Это больше напоминало убийство двух зайцев одним выстрелом — легкие Гарольда все равно уже крошились от чрезмерного количества ядохимикатов, и он стал решительно бесполезен. Однако маловероятно, что проболтался именно он. Тем не менее история сенсацией не стала — несколько мрачно-шутливых абзацев напечатали на девятой странице под заголовком „ФЕРМЕР СО СТРАННОСТЯМИ КОНЧАЕТ С СОБОЙ ОТ ЛЮБВИ К ТЕЛЕНКУ“. Специалисты по связям с общественностью заверили, что новость никто всерьез не воспримет, и инцидент действительно забылся через несколько месяцев.

Случилось это в июне 1982 года.

Июнь 1982 г

1

Такое слово есть, это я знал. Только не мог его вспомнить.

… поза… лоск… стиль…

Я собирался успеть на поезд в 3:35, но рецензия заняла больше времени, чем я рассчитывал, и теперь я опаздывал. Как попало напихал в портплед одежды на пять дней, сунул пару книг и блокнот. Я надеялся перед отъездом надиктовать материал по телефону, но времени уже не было. Придется из Шеффилда. Вечно одно и то же: две последние фразы, хорошо взвешенный итог, ироничный посыл на прощанье отнимают непропорционально много сил.

Я накорябал записку соседу, запер все двери и с сумкой в руке вскарабкался по чугунной лестнице на улицу. Стоял жаркий и безветренный летний день, но я не выходил из квартиры двое суток — столько у меня ушло на то, чтобы прочесть книгу и сформулировать отношение к ней, — поэтому солнце и свежий воздух сразу меня взбодрили. Наша полуподвальная квартира располагалась в переулке недалеко от Эрлз-Корт-роуд, несколько минут пешком до станции метро. Район оживленный, даже слишком, и несколько сомнительный; нескончаемая суета и мельтешение иногда утомляли, но в тот день, окунувшись в суматоху, я оживился. Мне вдруг впервые показалось, что я отправляюсь на поиски великих приключений.

Чтобы из Эрлз-Корта попасть на вокзал Сент-Панкрас, нужно двадцать минут тащиться по линии Пикадилли. Как обычно, я раскрыл книгу, но сосредоточиться не удавалось никак. Меня всего трясло от беспокойства и предчувствий. Странно снова встретиться с Джоан: не просто повидаться (виделись мы с нею почти каждое Рождество, когда оба приезжали к родителям), но провести с нею какое-то время, как бы заново познакомиться. По телефону ее голос звучал дружелюбно, уверенно, властно. Приглашение было брошено мимоходом, будто эта мысль пришла ей в голову в последнюю минуту, и теперь я начинал понимать, что она, вероятно, и не придала ему особого значения: подумаешь, устроить в доме еще одного заезжего гостя, все равно некогда им заниматься. Для меня же в нем прозвучало обещание невообразимой важности — мой шанс вернуться к юному и восторженному себе, что спрятался куда-то за годы абсурдного брака, единственным свидетелем которого, по сути дела, оставалась только Джоан.