Какое надувательство!

— Мм. Вы считаете? На самом деле я надеялся, что она будет смешной, видите ли.

— О, но она же и смешная тоже. То есть она… э-э… трогательная… и смешная. Поразительно умно написано.

— Но вы, кажется, не очень смеялись, читая ее.

— Я смеялась; я смеялась про себя, честное слово. Я никогда над книгами вслух не смеюсь, у меня особенность такая.

— Вы все равно устроили мне настоящий праздник. — Снова эта улыбка — и очаровательная легкость жеста, когда женщина откинула назад волосы. — Я бы вам представился, конечно, если бы вы и без того не знали, кто я.

Она уловила намек.

— Ой, простите. Надо было раньше назваться. Я Элис. Элис Гастингс.

* * *

Поезд приближался к Бедфорду. Мы с Элис проболтали, наверное, с полчаса; я сходил в вагон-ресторан и угостил ее сэндвичем и чашкой кофе; мы обменялись мнениями о войне на Фолклендах и о достоинствах современных авторов, согласившись друг с другом как в одном, так и в другом. У Элис было славное, несколько лошадиное лицо, длинная изящная шея, а голос — низкий, сочный, глубокий. Чудесно снова наслаждаться женским обществом. Последние несколько лет в этом отношении прошли совершенно уныло: сначала эта безнадежная женитьба на Верити, затем, в середине 70-х, — решение поступить в университет, где, несмотря на официальное обозначение „зрелого“ студента, я обнаружил у своих сокурсников такой дар заводить и разрывать физические отношения, что сам в сравнении с ними казался нескладным подростком. Наверное, поэтому меня всегда и привлекала писательская жизнь: она предлагала убежище социально отсталым и сообщала одиночеству блистательную легитимность. Патрик намекнул примерно на то же самое, когда сострил, что в моих работах нет „сексуального измерения“. Но это воспоминание я теперь задвинул подальше. Меня все еще трясло от этого разговора, и я даже представить себе не мог, когда смогу встретиться с Патриком снова.

— Так куда же вы все-таки направляетесь? — спросила Элис, а когда я ответил, задала следующий вопрос: — Там ваша семья?

— Нет, я еду к другу. Она живет там уже несколько лет. Работает в социальной сфере.

— Понятно. Этот… эта друг — ваша подруга, значит?

— Нет-нет, что вы! Абсолютно нет. Нет, мы с Джоан знакомы… целую вечность. — Мне вдруг пришло в голову, что так можно легко и быстро ввести ее в курс дела. — Вам не доводилось видеть очерк обо мне пару недель назад в одном из воскресных приложений — „Мой первый рассказ“?

— Я его прочла, и мне он страшно понравился. Очень смешная пародия на детективы, которую вы писали, когда вам было сколько — двенадцать лет? Наверное, вы были развиты не по годам.

— Мне было восемь, — сурово поправил я. — И все это было совершенно серьезно. В любом случае Джоан была… ну, наверное, лучшим моим другом в то время. Жила почти по соседству, и мы вместе ходили играть на эту ферму. Ту фотографию, которую они взяли в журнал, — где я с таким серьезным интеллектуальным видом сижу за столом — сделали как раз в коровнике, где у нас было что-то вроде студии. Я знал, что снимок подойдет к материалу идеально — понимаете, нужно было лишь отрезать другую половину, чтобы Джоан не попала, — только свой экземпляр я потерял много лет назад. Я позвонил родителям, они тоже понятия не имели, где фотография, поэтому в конце концов я — просто на всякий случай — позвонил Джоан: может, у нее снимок еще сохранился. Так и вышло, к моему немалому изумлению. Судя по всему, она хранила фотографию все эти годы. Она и переслала ее мне… ну и, в общем, славно было снова встретиться, поскольку до этого нам особо не о чем было друг с другом говорить… Не знаю, со времени моей довольно недолгой семейной жизни, наверное, а потом мы еще пару раз перезванивались, и тут она спросила, не хочу ли я приехать на несколько дней, и я подумал: почему бы и нет? Вот и еду.

Элис улыбнулась:

— Похоже, она к вам до сих пор неравнодушна.

— Кто, Джоан? Нет. Мы же с ней едва знакомы. А тогда просто были детьми.

— Не знаю, но хранить все эти годы вашу фотографию… А теперь, когда у вас выходят книги и все такое, должно быть, вы ей кажетесь блистательным писателем.

— Нет, я хочу сказать, все это просто ради… ну, по старой дружбе, что ли.

Что бы я ни делал, чтобы все преуменьшить, было заметно: от упоминаний о Джоан Элис становилось неуютно. Спазмы ползучей ревности, что ли? Уже? Именно так я предпочел это истолковать в своем предательском возбуждении, и подозрение мое только укрепилось, когда она глянула на часы и с неприкрытой резкостью сменила тему.

— Скажите, Майкл, вы много зарабатываете писательством?

Вопрос мог показаться нахальным и неуместным, но если Элис решила рискнуть, то вполне оправданно: к этому моменту я выложил бы ей всю подноготную.

— Не очень, нет. Этим ведь занимаются не из-за денег.

— Конечно нет. Я спросила только потому, что… видите ли. Я сама работаю в издательском бизнесе и знаю, о каких суммах может идти речь. Я понимаю, что вам, должно быть, приходится нелегко.

— Вы работаете в издательстве? Каком?