Какое надувательство!

Краткий январский день увядал преждевременными сумерками. Уныло сеялся жидкий безмолвный дождик. Промозглый липучий туман поднимался от реки и крадучись полз по городу. Привычный гул лондонских улиц просачивался сквозь этот серый покров упорно и вместе с тем приглушенно-зловеще.

Майкл отвернулся от окна и уселся перед немо мерцавшим телеэкраном. В комнате было темно, но он не побеспокоился зажечь свет. Взяв пульт, лениво пощелкал с канала на канал и наконец остановился на выпуске новостей; несколько минут смотрел, не вникая, скучающе, смутно осознавая, как тяжелеют веки. Батареи шпарили на полную мощность, воздух был густ и тяжел, и немного погодя Майкл погрузился в зыбкую тревожную дремоту.

За две недели, прошедшие со смерти Фионы, у него вошло в привычку не запирать дверь квартиры, вообще бросать ее приоткрытой. Он дал себе слово оставаться на дружеской ноге с прочими жильцами, и жест этот был призван продемонстрировать, что как сосед он дружелюбен и открыт. Сегодня тем не менее приоткрытая дверь возымела обратное действие: пожилой незнакомец, с головы до пят облаченный в черное, подошел к порогу Майкла и, не получив никакого ответа на свой вопросительный стук, бесшумно отворил дверь пошире и незамеченным вступил в затемненную прихожую. Проследовав в гостиную, незнакомец остановился рядом с телевизионным приемником и немного постоял, бесстрастно созерцая распростершуюся поперек дивана фигуру. Изучив все, что требовалось, кашлянул — громко, два раза, один за другим.

Дернувшись, Майкл проснулся и сфокусировал сонный взгляд, после чего осознал, что смотрит в лицо, способное вселить ужас в сердце и более мужественного человека. Осунувшееся, уродливое и нездоровое, оно выражало одновременно душевную подлость, скудоумие и — что, вероятно, кошмарнее всего — совершеннейшую ненадежность. Такому человеку нельзя доверяться ни в чем и никогда. На этом лице были злобно стерты все отметы любви, сострадания или иных нежных чувств, без коих ни один характер человеческий нельзя назвать полным. Возникало даже подозрение, что его коснулось безумие. И читалось на этом лице одно — простое и ужасное: оставь надежду, всяк сюда глядящий. Оставь любые мысли об искуплении, любые замыслы побега. От меня ты не дождешься ничего.

Содрогнувшись от омерзения, Майкл выключил телевизор, и президент Буш исчез с экрана. Затем Майкл протянул руку, щелкнул выключателем ближайшей настольной лампы и впервые воззрился на гостя.

Пришельца отнюдь нельзя было назвать человеком отталкивающего склада: аскетизм одеяния и твердость взгляда придавали его наружности вид скорее суровый, нежели зловещий. Ему было, как решил Майкл, далеко за шестьдесят, и заговорил он плоско, с йоркширским акцентом, голосом низким, холодным и невыразительным.

— Простите за вторжение без предварительного уведомления в ваше персональное жилище, — произнес он, — но ваша дверь была приотворена…

— Все нормально, — ответил Майкл. — Чем могу?

— Вы — мистер Оуэн, я полагаю?

— Он самый.

— Моя фамилия Слоун. Эверетт Слоун, адвокат фирмы «Слоун, Слоун, Квигли и Слоун». Моя карточка.

Майкл с усилием принял вертикальное положение и взял протянутую бумажку и, моргая, принялся рассматривать ее.

— Я прибыл сюда по наказу своего клиента, — продолжал адвокат, — покойного мистера Мортимера Уиншоу из Уиншоу-Тауэрс.

— Покойного? — переспросил Майкл. — Вы хотите сказать — он умер?

— Именно это, — подчеркнул мистер Слоун, — я и хочу сказать. Мистер Уиншоу скончался вчера. Кончина была довольно мирной, если верить сообщениям.

Майкл воспринял новость молча.

— Вы не присядете? — вспомнил наконец он.

— Благодарю вас, но дело мое можно свести к кратчайшему минимуму. Я прибыл лишь известить вас, что завтра вечером в Уиншоу-Тауэрс при оглашении завещания будет потребно ваше присутствие.

— Мое присутствие? — эхом отозвался Майкл. — Но почему? Я с ним встречался только раз. Ясно же, что мне он ничего не оставил.

— Естественно, — ответил мистер Слоун, — я не волен разглашать содержание этого документа, пока все заинтересованные стороны не соберутся в означенное время в означенном месте.

— Да, — сказал Марк. — Понимаю.

— Следовательно, я могу рассчитывать на ваше присутствие?

— Можете.

— Благодарю вас. — Мистер Слоун повернулся, чтобы уйти, но остановился и добавил: — Вы, разумеется, проведете ночь в Уиншоу-Тауэрс. Я бы советовал вам захватить с собой побольше теплой одежды. Место холодное и заброшенное; а погода, в особенности в это время, может показаться вам непривычно суровой.

— Спасибо. Я буду иметь в виду.

— Тогда до завтра, мистер Оуэн. Не стоит беспокоиться — я найду выход из квартиры.

* * *

На следующий день в воздухе висело какое-то странное ожидание, не имевшее ничего общего с предстоящим Майклу путешествием в Йоркшир. То было 16 января, и на пять часов утра Организация Объединенных Наций назначила Ираку крайний срок для вывода войск из Кувейта. Атака объединенных сил союзников могла начаться в любую минуту, и всякий раз, включая радио или телевизор, Майкл почти ожидал услышать, что война разразилась.