Какого цвета небо

– Ну и ну!… – Павел Павлович все качал головой, продолжая смеяться. – Вот почему Вена тебя Иванушкой-дурачком называет, да?… – И будто испугался, перестал смеяться. – Ты только не обижайся, ради бога!… Это ты ведь с золотой медалью окончил?

– Едут герои наши! – громко и чуть неприязненно проговорила Лена. – И, конечно, на моторе! Пока, правда, маленькая деталь – на папенькином.

И я сразу увидел Татьяну: она сидела по-своему, подчеркнуто-прямо на переднем сиденье рядом с Венкой. Рыжие волосы ее были не распущены, как на выпускном вечере, а потом у меня во сне, а собраны высокой и пышной, волнистой шапкой. Глаза закрывали черные широкие очки, но по ямочкам на щеках, чуть сморщившемуся носу и растянувшимся пухлым губам я понял, что она улыбается холодно и отчужденно. И пока «Волга» Павла Петровича разворачивалась, подъезжая к школе, я все смотрел и смотрел на Татьяну. На ней была простая блузка, вырезанная почти как майка; на загорелой прямой шее – деревянные бусы; руки, вытянутые вперед, держали на коленях ракетки в чехле; и была на Татьяне не юбка, а тугие штаны-эластик. Я поспешно отвел глаза.

Венка только кивнул нам с Леной, остановил мотор. Гусь открыл заднюю дверцу, вытянул свою длинную жилистую шею:

– Только Аленушка с Иванушкой, больше никого?

– Никого, – ответил я.

– Здравствуйте! – чопорно проговорила Лена.

– Ну-ка! – Нюша потянула Кешу за руку, он подвинулся, она легко и просто уселась ему на колени, сказала нам с Леной: – Усаживайтесь, родименькие!

Лена сделалась совершенно багровой, да, и я вдруг почувствовал, что уши у меня загорелись, спросил поспешно:

– Слушай, Венка, а ГАИ?

– Мой риск! – с достоинством ответил он, не оборачиваясь.

Я сел рядом с Гусем. Он так это по-женатому, привычно обнимал Нюшу за талию.

– Двигайся, двигайся! – сказала мне Лена, и глаза у нее были растерянно-злыми.

Я притиснулся вплотную к Кешке, сказал Лене с вапозданием:

– Прости, не сообразил!

И тогда Татьяна, не двигаясь, ничего не говоря, засмеялась. Отчетливо так и очень обидно засмеялась.

– Водитель, поехали! – сказала Лена.

– Слушаюсь, мадам! – ответил Венка.,

Машина чуть рванула, поехала. Никак Венка не научится плавно давать газок.

Между мной и Леной даже было пустое место: куда же мой последний умишко девается, стоит мне Татьяну увидеть?! Почему-то уже решил, что и Лена должна сидеть у меня на коленях, как Неша у Кеши, хотя прекрасно знаю, что трое на заднем сиденье отлично умещаются. Главное неприятно, Лена тоже поняла, что я приглашаю ее на колени, вон какое у нее было лицо! И сейчас молчит, губы поджала, смотрит в сторону… А что если и Татьяна это поняла, поэтому и засмеялась так отчетливо обидно?!

– Валентина Ивановна знает, куда ты подевался? – вдруг спросила Татьяна, не оборачиваясь.

– Во-первых, он не подевался! – начала Лена.

– Брэк! – засмеялся Гусь.

– Знает, – ответил я и еще подождал: неужели Татьяна даже спросит о здоровье мамы?!

В переднем зеркальце я видел, как вдруг зарделось Венкино лицо, поджались губы, напряглись желваки на скулах.

– Не мое дело, конечно, Ваня, – неожиданно просто сказала Татьяна, – только Павел Павлович говорил, что… не надо тебе надолго оставлять ее одну.

И я чуть не сказал: «Спасибо, Таня!», да Венка меня опередил:

– Иванушка хоть и дурачок, да не маленький уже, отвечает за свои поступки.

– Мать, знаешь ли, Ванюша, никто не заменит, – рассудительно проговорила вдруг Нюша, надежно обнимая худенькой рукой шею Гуся.

– Даже жена? – игриво спросил он.

– У, противный! – сказала Нюша, и они поцеловались.

Ну чего, спрашивается, я поехал? И ведь всегда мне неприятно видеть Гуся с Лямкой, и Венкино значительное важничанье неприятно, и даже с Леной я обычно чувствую какую-то стесненность. А полчаса назад казалось обратное, казалось, что с Леной мне всегда откровенно-просто. Ну к чему, спрашивается, это гонористое: «Во-первых, он не подевался!» И сейчас сидит, сцепив руки на острых коленях, прямо-таки ощетинилась вся, как ежик. И Венка высказался… Ну, да его отношение ко мне давно известно. Еще мама смеялась, когда работала в школе: «Вена – бронезащищекный мужичок, для него из всего спектра существуют только те цвета, которые ему нужны». Что же это получается: одна Татьяна из всех, выходит, сказала то, что надо?!.

Всю дальнейшую дорогу я молчал, стараясь только улыбаться, когда остальные улыбались, отвечал что-то невпопад да еще отмечал автоматически ошибки Венки: вместе с ним был на курсах шоферов. Почему Венка кончил курсы шоферов, всем ясно, а зачем я, спрашивается, поперся на курсы, задерживался вечерами, в то время как мама одна лежала дома?

А может, дело в том, что Татьяна просто умнее Лены? Ну, Лена, правда, с медалью кончила, а у Татьяны даже тройки в аттестате есть, но ведь ум человека не школьными успехами определяется: и Пушкин в лицее учился средне, и Лев Толстой ушел из университета.