Дашка поднялась на курган, села на его облысевшей макушке. В тысячный раз смотрела она за Днепр, за синюю полосу плавней, — на белую свечу колокольни села Каменки. Там, в Каменке, доживал век ее дед. Она любила это село и часто в детстве вплавь переплывала Днепр. Одной только ей известными тропками, через болота и колючие заросли терна, она пробиралась в Каменку, богатую абрикосами, дынями и арбузами.
Отец Дашки, слесарь никопольского депо, взял себе жену из Каменки. Вот и вышло, что Дашкино детство блуждало между Никополем и Каменкой. Больше нигде в те годы не пришлось ей побывать, зато она хорошо знала никопольские места: Днепр, притоки его, болота, даже едва уловимые глазом стежки, протоптанные козами. Оно и понятно — Дашке приходилось то пасти в плавнях чужую скотину, то плавать с дедом-рыбаком по многочисленным притокам реки.
Грустно было у Дашки на сердце. Кутая лицо в цветастый полушалок, она думала об Иванове. Дрогнуло ее зачерствевшее сердце.
Солнце уже пряталось за станционную водокачку, когда Дашка услышала, что кто-то легко поднимается на курган. Она обернулась. Позади нее стоял человек лет тридцати от роду в грязной красноармейской форме. Горбатый нос его был красиво очерчен. Человек снял фуражку, обнажив аккуратный пробор в волосах. Этот пробор, военная выправка и особенно белая, точно у больного, рука насторожили Дашку.
— Здесь хорошо, не правда ли? Вы обладаете вкусом, выбрав для уединения это красивое место. Далеко отсюда видно во все стороны — не меньше чем на десять верст, — проговорил человек и присел рядом.
Дашка повернула к нему бледное лицо. Свободная, непринужденная речь красноармейца все больше настораживала ее. Он говорил о самых разнообразных вещах, с подкупающей простотой спросил, не замужем ли она и с кем знакома из командиров.
Дашке приходилось встречаться со многими красноармейцами и политруками, но этот говорил не так, как они. Что-то пытливое было в его словах.
— Признаться, люблю войну, люблю риск, — говорил он, и на губах его блуждала улыбка.
Дашка никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так говорил о войне. Она возмутилась. Человек снисходительно и ласково спорил. Неожиданно среди болтовни он спросил, не видно ли отсюда, с кургана, красноармейской батареи. Дашка сказала, что не знает.
— Вот вы местная жительница, а не знаете, сколько на станции аэропланов!
Солнце зашло. Над травами дымчато поползли сумерки — смешение бледно-лиловых красок, почти черных, темно-зеленых и голубых. Прямо перед глазами на темной лазури горизонта ясно обозначилась Каменка; освещенная последним ярким отблеском солнца, она как бы приблизилась.
— Ну, прощайте! — печально сказал незнакомец, встал и быстро стал сходить с кургана в цепкие заросли пожелтевших кустов держидерева.
Эта поспешность поразила Дашку. «Шпион», — подумала она. Теперь она уже не сомневалась в своих подозрениях. Она спустилась вслед за красноармейцем и ловко проследила его до кладбища. Он раздвинул кусты боярышника, вошел в склеп помещика Бабушкина. Там красноармеец и остался, очевидно выжидая ночи, чтобы переправиться на другой берег Днепра. Дашка побежала к Иванову, постепенно оправляющемуся от раны, и рассказала ему все.
Привычно спокойное лицо командира, прикрытого шинелью, успокоило ее. Он вызвал несколько красноармейцев, и Дашка, сбивая ноги от спешки, провела их на кладбище. Человек еще сидел в склепе и сдался без боя. Дашка смотрела в серые глаза его, стараясь уловить в них хотя бы тень беспокойства. Они были ясны, в них застыло полное безразличие к жизни. Он не отрекся ни от одного своего слова и только добавил:
— Трудно с вами воевать. Даже бабы за вас.
Дашке больше никогда не довелось встретиться с ним.
Случай этот как-то приподнял ее в глазах механика и знакомых красноармейцев. Время шло, а белые удерживали Каменку. Все попытки форсировать реку они отбивали жестким пулеметным огнем. В плавнях у белых были расставлены засады с пулеметными гнездами, мимо которых невозможно пройти.
Как-то на дом к Дашке пришел красноармеец, сказал, что Иванов вызывает ее в штаб полка. Через пять минут, похолодевшая от волнения, она сидела перед Александром Ивановичем.
— Вот что, Даша. Я уже много о тебе знаю. Знаю, что ты хорошо плаваешь, что отец у тебя подпольщик, что ты несколько лет прожила в Каменке. Тебе надо пробраться в Каменку, выведать, где находятся засады белых, вернуться назад. Стоит там туземная бригада. Не боишься? Вода холодная как лед, почти верное воспаление легких.
— Есть, товарищ командир! — улыбнувшись, шутливо ответила Дашка, застегивая расстегнувшуюся кнопку на кофте.
Ей хотелось сказать Иванову что-нибудь теплое, провести рукой по голове, поцеловать спутавшиеся пряди волос. Но он движением руки отпустил ее.
Не заходя домой, по знакомой тропинке отправилась Даша к Днепру. По речной равнине ветер, торопясь, гнал белогривое стадо низеньких волн. Бичами хлопали выстрелы. Даша разделась, чалмой повязала на голове одежду, вошла в холодную воду и, подхваченная течением, поплыла. Вдоль берега вспыхивали желтенькие светлячки ружейных выстрелов.